Автор: Нина Николаевна Гайкова
Сборник творческих исследований
«Есть многое на свете… А больше — «за пределами»
Московский техникум космического приборостроения
ФГБОУ ВО «Московский государственный технический университет имени Н.Э. Баумана»
2022 год.
Содержание
Предисловие к сборнику — стр.3
Часть первая «Юбилей как повод…» — творческие исследования преподавателя
словесности МТКП МГТУ им. Н.Э.Баумана, члена Российского Союза Писателей
Гайкова Н.Н.
«Преддверие Пути Христианского» – стр.4
«Готовность к сораспятию» — стр.21
«О мыслях, чувствах и переживаниях творчества К.Д.Бальмонта» — стр.34
«Духовный Союз с Мирозданием Божиим» — стр.50
«Историческая и Личная Причастность Бессмертию» — стр.65
Часть вторая «Размышляя о сути жизни на земле»
«О сути бытия земного…» (Студент ТР-21 Гриневский Т.К.) — стр.77
«Красота духовная народа русского» (Студент ТМР-21 Абросимов А. Р.) — стр.82
Часть третья «Красота духовная, «спасающая мир»
«Исцеляющее покаяние» (Студент ТМР-21 Баскаев Т.И.) – стр.86
Часть четвёртая «Любовь, которою «держится и движется жизнь»
«Любовь причастна Вечности». (Студент ТМР-21 Валяев Н.А.) — стр. 89
«Любовь основа всего мира» (Студент ТМР-21 Приназаров Э. А.) — стр. 92
«Смерть там, где нет любви» (Студентка ТЭ-21 Ефанова А. В.) — стр. 95
Часть пятая «Вопреки нигилизму…»
«Без любви, без веры, без молитвы?» (Студент ТР-21 Пономарёв Ф.И.) — стр. 98
«Русская культура против нигилизма» (Студент ТМР-21 Буза А. Р.) — стр. 101
Часть шестая «Воплощение народности» в жизни и в литературе.
«Безысходность отношений без любви». (Студентка ТЭ-21 Эренджепова А. И) — стр. 104
«Роль семьи в становлении личности» (Студент ТР-21 Михайлов М. И.) — стр.106
«Невозможна семья без любви» (Студентка ТЭ-21 Воропаева С.А.) — стр. 111
Часть седьмая «Не отрекаться от Бога, от любви, от призвания…»
Эссе «Наказание за укрывательство от правды жизни» (Студентка ТЭ-21 Катан В.О.) — стр. 114
Творческое исследование «Забвение порождает хамство» (Студент ТР-21 Майоров М. И.) — стр.117
Творческое исследование «Не отрекаться…» (Студент ТМР-21 Матвеев И.Д.) – стр.120
Часть восьмая «Святость рядом с Вавилоном» или «В дорогу с Богом» — очерки преподавателя словесности МТКП МГТУ им. Н.Э.Баумана, члена Российского Союза Писателей
Гайкова Н.Н.
Очерк первый «Рядом с Пречистой и Преподобным» — стр.123
Очерк второй «С Молитвой, к Пречистой вознесённой» — стр.127
Очерк третий «Вхождение в мир духовный…» — стр.129
Очерк четвёртый «Святая века окаянного» — стр.135
Послесловие «Свет семи икон» — стр.141
Предисловие к Сборнику
«Есть многое на свете…
А больше — «за пределами».
Название, наверное, и комментариев не требует — само за себя говорит.
Как всегда собраны здесь творческие исследования студентов 1 и 2 курсов, а также преподавателя – руководителя этих творческих исследований. Все исследования «выращены» из сочинений по творчеству разных писателей.
Конечно, все труды наши имеют дипломы он-лайн конкурсов и предназначены в конечном счёте для Межрегионального Конкурса «Алтарь Отечества» — в номинации «Литературное творчество», в которой студенты наши участвуют не первый год.
Несколько лет назад у нас появилась традиция создавать сначала сборник предначальный, в котором творческие исследования некоторых студентов являются некой завершённой частью – и работа будет иметь продолжение. Некоторые работы будут впоследствии объединены.
А главное, конечно, — творчество, желание, умение думать.
Составление нынешнего сборника завершалось в трагическое время – самодурство директора техникума и потворствующего ему МГТУ им. Н.Э.Баумана разделило преподавателя и студентов, которые этому противились – но гордость никого не слышит, кроме себя. Постараемся восстановить справедливость, а пока — вот результат нашего сотворчества, невозможного при плохих отношениях.
Составитель – Преподаватель 1 категории, член Российского союза писателей, финалист Международного Конкурса «Радоница», участница сборника «Тропа к духовным родникам» при Международном союзе писателей им. Св.Кирилла и Мефодия, лауреат V Международного Конкурса «Славянское слово», лаурет Межрегионального конкурса «Алтарь Отечества» разных лет, финалист Межрегионального конкурса «Есть только музыка одна» — Гайкова Нина Николаевна.
Часть первая
«Юбилей как повод…»
Преддверие Пути Христианского.
(Посвящено 145-летия со Дня рождения Максимилиана А. Волошина)
Глава первая «Устремление к Сферам Небес»
Обычно пишут послесловие, а здесь некое предисловие получается. Преддверие к исследованию творчества поэта Серебряного века М.А.Волошина «Готовность к Сораспятию». Да и стихотворение, с которого мы беседу начинаем, создано в трагическом 1917 – когда Царя уже не было, а слуги антихриста власть ещё не окончательно захватили…
Обратимся же к самому стихотворению:
Ветер с неба клочья облак вытер,
Синим оком светит водоем,
Желтою жемчужиной Юпитер
Над седым возносится холмом.
Искры света в диске наклоненном –
Спутники стремительно бегут,
А заливы в зеркале зеленом
Пламена созвездий берегут.
Одно из самых ярких во всех смыслах произведений цикла «Киммерийская весна». Летний вечер на Крымской Земле, конечно, сам по себе особые чувства пробуждает. Но дело, разумеется, не в них – вернее – не только в них. Это же не «холодное» наблюдение через телескоп с научной целью.
Небо и море – символы вечности в поэзии со времён незапамятных, как и олицетворение, которым строки эти изобилуют. Олицетворяет поэт и ветер, и водоём, и Самую Большую Планету со спутниками, и заливы. Юпитер устремляется ввысь на глазах лирического героя – потому что устремляется ввысь прежде всего душа его.
А заливы свет небесный — «пламена созвездий» не просто отражают, а «берегут» — потому что «мир земли для неба не чужой», как сказал К.Д.Бальмонт в стихотворении, посвящённом памяти В.С.Соловьёва. Потому что связь эта никогда не будет разорвана – иначе, жизни на земле прекратится… И «переживание», по словам великого живописца И.И.Левитана, «того, что вне нас» — тоже — иначе человек таковым быть перестанет…
И «звучат» эти мысли, чувства, переживания в каждой строке далее…
И вблизи струя звенит о камень,
А внизу полет звенит цикад,
И гудит в душе певучий пламень
В вышине пылающих лампад.
Кто сказал: «Змеею препояшу
И пошлю»? Ликуя и скорбя,
Возношу к верховным солнцам чашу,
Переполненную светами, – себя.
Понятно, что лампада для русского человека – слово сакральное, со святынями, с молитвой нераздельное. А здесь ещё и с Небом – с «вышиною».
А ещё невозможно не услышать всеобъемлющего звучания – и земли – «струи о камень», «полёта цикад», и неба — «певучего пламени» — пламени небес, вместе с которым и душа поёт. О «звучании», что издаёт вращение земли, о «звучании» мироздания говорили и мудрые античные философы, и Отцы Церкви Христианской.
Глядя и слушая, невозможно не вспомнить и о свече, «горящей к небу» и о «молитвенном горении», как написал примерно в те же года Князь Е.Н.Трубецкой.
Слова «молитва» у М.А.Волошина вроде бы не звучит — но разве не молитвенное состояние — всё изображённое? Всё, «происходящее» здесь, — «движение» вверх, духовное восхождение…
Как известно, М.А.Волошин — поэт-символист. Это, не самое главное, конечно, — важнее мудрость и красота стиха. И всё же строки эти – яркий пример того, что символизмом именуют. Вроде бы изначально – «прочь от земли», если говорить только о последнем четверостишии? Но всё же при внимательном прочтении начинаешь ощущать и понимать, что «мир земли для неба не чужой», что «недалека воздушная дорога» и что «везде идут незримые теченья», говоря словами К.Б.Бальмонта и В.С.Соловьёва.
Глава вторая «Отблеск» Света Небесного»
И раз уж упомянули мы великого мыслителя и поэта, то вспомним эти строки, перу его принадлежащие:
Милый друг, иль ты не видишь,
Что все видимое нами —
Только отблеск, только тени
От незримого очами?
Милый друг, иль ты не слышишь,
Что житейский шум трескучий —
Только отклик искаженный
Торжествующих созвучий?
Там есть ещё одно четверостишие — только нас сейчас интересует прежде всего не объяснение в любви – да и то, что «сердце сердцу говорит в немо привете», — «логический» исход первых двух.
Похожие мысли и чувства отражены и в строках М.А.Волошина — только если лирический герой В.С.Соловьёва размышляет, как и «положено» философу, то у лирического героя М.А. Волошина «фонтан» чувств. Но суть одна – устремление ввысь.
Устремляется лирический герой, по его же словам, «верховным солнцам» — только вряд ли к пресловутому «Олимпу», из всего сказанного исходя. Можно предположить, что это – «оставленные» в культуре христианской образы античные, что, например, в ранней иконографии сохранились – и никакой «трагедии» оттого не происходило.
А ещё, наверное, — самый благочестивый человек не может мыслить всё время категориями философскими, богословскими – есть ещё и душа, и плоть. Вот и «взлетает» лирический герой душою и мыслями к «верховным солнцам», что тоже Творцом Неба и земли созданы. И, снова повторяя слова из посвящения В.С.Соловьёву, «шествует» он «в долинах Бога».
Серебряный век – время особенное – и не только для поэзии. Но вот строки, созданные великим А.А.Фетом, пришедшим в мир почти на шесть десятилетий раньше:
Земля, как смутный сон немая,
Безвестно уносилась прочь,
И я, как первый житель рая,
Один в лицо увидел ночь.
Разве не похожие чувства прежде всего, не похожее мироощущение? И его лирический герой смотрит на «твердь» — и тоже «ночью южной», как и лирический герой «Киммерийской весны». Оба слышат «хор светил, живой и дружный» только у М.А. Волошина названы они лампадами. (См. также «Звезда в литературе русской просиявшая» гл.3).
Может быть, нет в «Киммерийской весне» того трепета, что в строках А.А.Фета, не говорит лирический герой о Начале Дней Творения и Рае, не сливается со звёздною «глубиною», но душою к сферам небесным тоже устремляется.
Глава третья «Причастность…»
Сказал как-то Е.А.Евтушенко, что революция сделала М.А.Волошина из посредственного поэта великим. Я с «посредственностью» не согласна — и по поводу и «Киммерийской весны», и многого другого. Да и завершался цикл, как принято говорить, уже «на переломе».
Конечно, и «Неопалимая Купина», и «Паралипоменон» создавались поэтом, человеком, выстрадавшим «великое познанье», сказавшим, что с родиной остаются, как дети с больной матерью – и в годы окаянные Россию не покинувшим, к Сораспятию готовым. (См. «Готовность к Сораспятию»).
А «Киммерийская весна», как было уже сказано, — преддверие – «восхождение» мыслей, чувств и жизненной позиции. По крайней мере – созданное до этого прекрасного стихотворения.
Мы же не остановимся только на этих, прекрасных и загадочных строках – а начать следовало именно с них…
Построение цикла в какой-то мере связано с жизненным путём человека от ранней юности до зрелости глубокой, в образах природы воплощённом – об этом — после.
И, судя по всему, «великое познанье», о котором скажет М.А.Волошин через несколько лет в одном из последних стихов своих, «приобретается» или даже «снисходит», наверное, в каждом из двадцати стихов цикла…
И снова получается некое предисловие или преддверие – только иного «масштаба», наверное, — речь далее пойдёт о предыдущем стихотворении.
А пока вспомним слова одного из самых «глубоких», «глубинных» исследователей творчества поэта – Э.С.Менделевича. Слова о том, что чувство восторга очищает душу — и делает человека причастным Истине. Потому что само слово это означает «восхождение».
Глава четвёртая «свеча, над землёю горящая»
Заката алого заржавели лучи
По склонам рыжих гор… и облачной галеры
Погасли паруса. Без края и без меры
Растёт ночная тень. Остановись. Молчи.
Строки, созданные на четыре года раньше – и между ними исторический водораздел. Да не в том сейчас дело…
Тоже образы неба и моря рядом с горами – само море не называется – да как не быть ему в Коктебеле – на Родине поэта. И нераздельное единство этих образов Вечности, потому что даже солнце и облака словно «рисуют» образ судна под парусом — не только в этом стихотворении, конечно. «В синем море неба островами стоят белые, прекрасные облака», — напишет в конце жизни И.А.Бунин…
Но возвратимся в Киммерию и посмотрим на пейзаж догорающего заката. Наступление ночи – время таинственное, если угодно, время «перехода» в какой-то другой, неизведанный мир – оттого и должно «остановиться» и «молчать». И размышлять о прожитом дне — и не только…
Каменья зноем дня во мраке горячи.
Луга полынные нагорий тускло-серы.
И низко над холмом дрожащий серп Венеры,
Как пламя воздухом колеблемой свечи…
Венера – первая из видимых звёзд. (Речь не об астрономических понятиях, а о вечернем пейзаже). Вспоминается невольно и «звезда», дрожащая «в лучах заката» над отдыхающей землёй среднерусского пейзажа в стихотворении И.С.Тургенева. (См. также «Звезда в литературе русской просиявшая» гл.1). Неважно, где – важно, что в преддверии всех.
Она совсем низко над холмом – над землёю. И пламя её к небесам устремлено, как пламя свечи, что горит во время молитвы, что соединяет людей, во мраке блуждающих…
А после зримым станет и Юпитер, над холмом возносящийся. И «полетит» за ним ввысь душа лирического героя…
Глава пятая «В стороне от главной трагедии русской»
А теперь — прежде, чем вернуться к началу цикла и погрузиться в сами произведения – не все, конечно, вспомним, что от начала до финала «Киммерийской весны» проходит шестнадцать лет. Немало для жизни человеческой, особенно, зная, какими были те годы — от времён России до Первого Пожара Мирового до большевистского террора двадцатых. Последнее стихотворение создано в 1926 – значит, были уже выстраданы и воплощены на листах «На дне преисподней» и «Неопалимая Купина», «Готовность» и «Северовосток». Эти годы – время окончательного становления М.А.Волошина как христианина, на жертву по имя любви, на Сорапятие с Россией готового. (См. «Готовность к Сораспятию)…
А «Киммерийская весна» — от начала и до финала — словно «вне» пожаров, кризисов, духовного распада России. Потому, наверное, что всё это, по словам Б.Ш.Окуджавы, у человека «в крови, хоть этому не обучали». Потому что небо и море были созданы Творцом задолго до того, как вдохнул Он жизнь в человека. Потому что «море и земля извечно те же», а «весь трепет жизни – всех веков и рас» живёт в человеке «всегда, теперь, сейчас», как напишет М.А.Волошин в знаменитом «Доме поэта» на закате дней своих. Живёт, если душа мёртвою не стала – а у поэт, спасавшего других от смерти в доме своём и самого в глаза смерти не раз смотревшего, душа была живою. Оттого и ощущает он в себе эту корневую и кровную связь, что вне времени и пространства…
Оттого и говорит он с любовью: «Моя земля». Об этом в следующей главе…
Глава шестая «Земля словно лик иконы…»
Перед нами строки, созданные в 1910 году. Обратимся же к ним – к главным образам, столь присущим «Киммерийской весне», да и выросшему в Крыму поэту.
Моя земля хранит покой,
Как лик иконы изможденный.
Здесь каждый след сожжен тоской,
Здесь каждый холм – порыв стесненный.
Я вновь пришел – к твоим ногам
Сложить дары своей печали,
Бродить по горьким берегам
И вопрошать морские дали.
Все так же пуст Эвксинский Понт
И так же рдян закат суровый,
И виден тот же горизонт –
Текучий, гулкий и лиловый.
Итак, с первых же слов ощущается что-то в недрах дремлющее, что называет поэт «покоем» – а на самом деле «каждый холм – порыв стеснённый», который, наверное, скоро наружу вырвется. Кажется, некое преддверие весны – ведь нет же чаще всего в Крыму столь привычного для полей и лесов среднерусских тающего снега, что покрывал всю землю зимою.
Конечно, не может быть в стихах единого «ответа» на всё, что поэт изображает, — как, например, «лик иконы измождённый». А какая икона прежде всех на ум приходит? Конечно же, изображающая Христа в терновом венце, что во время Великого Поста в центре любого храма. Это, разумеется, — авторское, во многом выстраданное видение, но всё же преддверие весны, независимо от «климата», у русского человека ассоциируется прежде всего именно с Великим Постом. Тогда, наверное, если не всё, то многое становится более ясным — и не только в этом стихотворении. А «вопрошание» лирического героя напоминает молитву – потому что «вопрошать морские дали» не о чем – они лишь творение — и без Духа Божьего мертвы.
А ещё всё грустью, тоской, печалью преисполнено…
И в другом, чуть более позднем, стихотворении безрадостный пейзаж – нагой и тусклый и «горькое величье» земли.
К излогам гор душа влекома…
Яры, увалы, ширь полей…
Все так печально, так знакомо…
Сухие прутья тополей,
Из камней низкая ограда,
Быльем поросшая межа,
Нагие лозы винограда
На темных глыбах плантажа,
Лучи дождя и крики птичьи,
И воды тусклые вдали,
И это горькое величье
Весенней вспаханной земли…
Только теперь земля трудами людей вспахана — в надежде на всходы, на обновление…
И нельзя забывать, что очень древняя Земля Крымская – речь, конечно, не только о Киммерии — преисполнена памяти исторической, памяти о явившемся здесь благовествовать Андрее Первозванном, а после — о Крещении Руси.
Примерно до шестого века иконописцы изображали Христа не только в Образе Человеческом – и, возможно, отразилось в творчестве поэта некое «подобие» того.
Тоже преддверие своего рода…
И, конечно, как и в стихах цикла, о которых говорили мы ранее, образ крымского пейзажа отражает прежде всего бесконечный, неисчерпаемый сонм чувств лирического героя – а по сути, конечно, самого поэта, с землёю этой кровно связанного. Оттого и «к излогам гор душа влекома…» — «влекома» к не очень привлекательному внешне пейзажу – но разве для настоящей любви это важно?!
А потому строки эти – прежде всего воплощение любви к родной земле и к Творцу, её создавшему, даже если прямо о Творце не сказано.
Снова вспоминаются слова русского мыслителя А.И.Ильина о создании произведений искусства в тех сферах, «где проносятся веяния Духа Божьего, даже если внешне нет ничего церковного и религиозного».
А дальше… В следующей главе.
Глава седьмая «Обращение…»
Помните финал прекрасного фильма восьмидесятых годов «Белые росы», когда главный герой говорит с солнцем? А за семьдесят лет до того в очень похожий мыслями и чувствами «диалог» со светилом вступает лирический герой М.А.Волошина:
Солнце! Твой родник
В недрах бьет по темным жилам…
Воззывающий свой лик
Обрати к земным могилам!
Солнце! Из земли
Руки черные простерты…
Воды снежные стекли,
Тали в поле ветром стерты.
Солнце! Прикажи
Виться лозам винограда,
Завязь почек развяжи
Властью пристального взгляда!
Вспоминаются слова главного героя фильма: «Нет на земле жизни без тебя». Очевидно, что и Федос Ходос, и лирический герой М.А.Волошина обращаются «через солнце» к Самому Создателю – об этом молитвенном обращении мы в предыдущей главе беседовали.
Только если восьмидесятилетний глава семьи из «Белых рос» уже в преддверии мира иного, то волошинский безымянный герой ещё достаточно молод, хоть и не юн. (Если по годам судить). А о чём просит он Творца, к солнцу обращаясь, скажем чуть позже…
Пока же вспомним, как на три года раньше к солнцу «обращался» в «Молитве» Н.С.Гумилёв.
Солнце свирепое, солнце грозящее,
Бога, в пространствах идущего,
Лицо сумасшедшее,
Солнце, сожги настоящее
Во имя грядущего,
Но помилуй прошедшее!
Здесь, «звучание», конечно, иное – молитва, читаемая в скорби и смятении, и, возможно, готовность на самопожертвованию «во имя грядущего». Мотивы, что зазвучат у М.А. Волошина примерно через десятилетие.
А пока звучит у автора «Киммерийской весны» тема некого «приготовления», наверное. Приготовления к чему-то очень важному, может быть самому главному…
Итак, как мы уже говорили в предыдущих главах, в «Киммерийской весне» в неразрывной связи любовь к родной земле и любовь, здесь уместнее сказать, — к Небу, что для мыслящего человека совершенно естественно.
А ещё, если упомянули мы Великий Пост, то тему Лета Господня, разумеется, продолжим.
Возможно, всё «происходящее» сродни образам Благовещенья или Вербного Воскресенья. Почему всё-таки «сродни», об этом в следующей главе. А образы эти — преддверие Главного Праздника. (А какой из них первый, от времени Пасхи в каждом году зависит). Вспоминается, конечно, что Благовещенье – «Праздник света», а Вербное Воскресенье – «золотой, полдневный час». (Строки К.Д.Бальмонта и Н.А.Клюева соответственно).
А теперь о «просьбе» лирического героя. Итак, просит он солнце «воззывающий… лик» обратить «к земным могилам» — отчего же к «могилам»? Трудно не услышать просьбу вдохнуть жизнь, преодолеть смерть, вывести из тьмы на свет. И «бьёт по тёмным жилам» родник солнца — его ещё не видно, но он уже есть. И «жизнь зарождается в мраке таинственном», как восторженно произнёс за двадцать с лишним лет до того И.А.Бунин.
Зарождается и наполняет всё пространство — пространство, что совсем недавно словно неживым было. Конечно, весна Земли Крымской не совсем та, что русскому человеку привычна, но весна – символ пробуждения. И, конечно, символами являются и «руки чёрные» ещё безлиственных кустов и деревьев. Символом стремления, а, может быть, взывания к Небу. И вот совсем уже скоро начнут «виться лозы винограда», а из почки превратятся в листья — и «руки чёрные» станут живыми. Живыми, готовыми принести осенью плод станут лозы винограда – лозы, саму жизнь символизирующие. Оживёт вся проснувшаяся земля – потому что вдохнёт в неё жизнь Творец.
Думаю, заметно, что во всех последних предложениях глаголы в будущем времени?
И станет оно «настоящим», если Творец Милость Свою явит. И никто, начиная с лирического героя, в том не сомневается. И звучит в строках М.А.Волошина радость — радость обновления, радость победы над смертью и тьмою…
А дальше словно свершается то, о чём просьба прозвучала…
Глава восьмая «И снова в преддверии…»
Итак, после призыва к солнцу, победив смерть, вдохнуть жизнь в мироздание раздаются звуки радости – радости человека и всей природы:
Звучит в горах, весну встречая,
Ручьев прерывистая речь;
По сланцам стебли молочая
Встают рядами бледных свеч.
А на полянах влажно-мшистых
Средь сгнивших за зиму листов –
Глухие заросли безлистых
Лилово-дымчатых кустов.
И ветви тянутся к просторам,
Молясь Введению Весны,
Как семисвечник, на котором
Огни еще не зажжены…
Нет, наверное, того, кто с детства не помнит образа радостно поющих ручьёв, что «молодой вечны гонцы» — в стихотворении Ф.И.Тютчева. Очень похожее мироощущение двух великих поэтов, никогда на земле не встречавшихся – потому что, как было уже сказано, олицетворение прежде всего отражает чувства того, кто олицетворяет…
А вот строки одного из лучших, наверное, произведений о весне великого А.А.Фета — почему мы обращаемся к ним, думаю, скоро станет ясно.
Пришла, — и тает всё вокруг,
Всё жаждет жизни отдаваться…
Как похоже начало обоих произведений – чувством радости, пробуждения, ожидания обновления!
Дальше «сердце, пленник зимних вьюг вдруг разучилося сжиматься», а после слышатся «вздохи неба» «из растворенных Врат Эдема» и песня Небес. И Райские Врата, по грехам человека закрытые, отворены Воскресением Христовым! (См. «Лето Господне русской природы». Часть первая).
А у М.А. Волошина: «по сланцам стебли молочая встают рядами бледных свеч».
Образ свечи — тоже отражение молитвенного «настроя» — только, свечи, кажется, ещё не горят – оттого и «бледные».
В отличие от А.А.Фета автор «Киммерийской весны» до растворившихся Врат Эдемских мыслью ещё, очевидно не «долетает», но всё же и у него «ветви тянутся к просторам, молясь Введению Весны» — весны, что для русского человека с Воскресеньем Христовым неразрывно связана. Но огни семисвечника тоже пока «не зажжены» — и повторяется это по сути дважды.
А вот финал стихотворения А.А.Фета, который вряд ли разъяснять потребуется:
Нельзя заботы мелочной
Хотя на миг не устыдиться,
Нельзя пред вечной красотой
Не петь, не славить, не молиться…
Итак, если здесь через одухотворённый весенний пейзаж явлен один из самых главных, многогранных до бесконечности образов русской литературы — Образ Воскресения Христова, то в «Киммерийской весне» — снова преддверие.
Будет ли в творчестве М.А.Волошина Образ Самого Воскресения Христова. В этом цикле стихов, видимо, нет. (Прочитайте дальше – сами увидите).
Это после – через десятилетие зазвучит в произведениях поэта готовность сораспяться с Родиной на Русской Голгофе, принести себя в жертву, если «дров в плавильной печи» Господа мало. Скажет поэт, что из крови и праха «возникнет праведная Русь». Прозвучит его «приветствие» «Божьему бичу», что вразумит и приведёт к «поруганному храму». (См. «Готовность к Сораспятию»).
Всё это позже будет, а пока М.А.Волошин вместе со своим лирическим героем восхищается древней Крымской Землёю, воспевает, пусть не всегда привлекательный внешне, пейзаж. Автор «Киммерийской весны» чувствует с этой Землёю, как скажет через десятилетия о сельском, среднерусском пейзаже Н.М.Рубцов, «самую жгучую, самую смертную связь». Почти физически ощущает он причастность и к Древней Земле со времён Гомера, и к Небесам. Вспоминается невольно «Смысл жизни» Кн. Е.Н.Трубецкого, где говорит русский мыслитель о Космическом Кресте – как о пересечении «путей» по земле и к Небесам. И вот в «Киммерийской» словно возникает он перед не разучившимся мыслить читателем…
Да и самого М.А.Волошина «космическим» поэтом называют…
Глава девятая «Ещё несколько слов о весне киммерийской»
А потому вспомним, как начали мы беседу с очень «ярких» во всех смыслах произведений, что почти в самом «центре» «Киммерийской весны», — произведений, отразивших желание, устремление лирического героя Небес «достичь».
И прежде, чем продолжить, – вернее, завершить, обратимся к строкам другого русского поэта – символиста, в чём-то, а может быть, и во многом сродни поэзии М.А.Волошина – ранней по крайней мере.
Тот, пред Кем, Незримым, зримо
Все, что в душах у людей,
Тот, пред Кем проходят мимо
Блески дымные страстей, —
Кто, Неслышимый, услышит
Каждый ропот бытия,
Только Тот бессмертьем дышит,
В нераздельно-слитном я.
Тот, в чьем духе вечно новы
Солнце, звезды, ветер, тьма,
Тот, Кому они — покровы
Для сокрытого ума, —
Тот, Кто близко и далеко,
Перед Кем вся жизнь твоя
Точно радуга потока, —
Только Тот есть вечно — я.
Все закаты, все рассветы
В нем возникли и умрут,
Все сердечные приметы
Там зажглись, блистая — тут.
Все лучи в росе горящей
Повторяют тот же лик,
Солнца лик животворящий,
В Солнце каждый луч возник.
Все, что — здесь, проходит мимо,
Словно тень от облаков.
Но очам незримым — зрима
Неподвижность вечных снов.
Он живет, пред Кем проводит
Этот мир всю роскошь сил,
Он, Единый, не уходит,
В час захода всех светил!
«Вечерняя Молитва», созданная К.Д.Бальмонтом. Несколько непривычный для отражения молитвенного состояния «бодрый» хорей – хотя молитвы, конечно, на все случаи жизни земной бывают. Нет здесь и привычного обращения, взывания к Создателю. Ни разу из уст лирического героя не звучит Само Имя Божие – только личные местоимения со строчной буквы, как положено исповедующим Бога Единого, а не «пантеон» идолов.
Но во всём и над всем Образ Творца — Его Величие, Его Безначальность и Бесконечность – потому что Ему «зримы» все мысли и движения души человека, потому что Он слышит «каждый ропот бытия», потому что Он «единый не уходит в час забвенья всех светил». А Солнца Лик Животворящий — зримое Его воплощение.
И всё произведение — от начала и до конца проникнуто сопоставлением: «там» и «тут» — Неба и земли. Именно сопоставлением, соединением, а не противопоставлением…
Светил возженных миллионы
В неизмеримости текут;
Твои они творят законы,
Лучи животворящи льют —
так обращался к Творцу — Создателю Неба и земли за полтора столетия до поэтов-символистов великий Г.Р.Державин.
И у всех трёх поэтов так или иначе Величие Творца через светила небесные отражено – вернее, через обращение к ним лирического героя. А потому стихи М.А.Волошина о «гудящем в душе пламени» и «переполненной светами чаше», о Венере над холмом, что подобно пламени свечи «колеблется», тоже можно назвать вечерней молитвой того, кто духовное начало и суть бытия земного, кто Творца постичь пытается. Потому что любой мыслящий человек — «связь миров, повсюду сущих, крайня степень вещества, средоточие живущих» и «черта начальна Божества», как написал упомянутый недавно Г.Р. Державин. И путь у каждого свой…
Вот и добрались мы до финала – стихов о киммерийской весне, а не всего исследования – о последнем в послесловии побеседуем…
Итак, прошло почти десятилетие после создания М.А.Волошиным строк о возносящемся «над седым холмом» Юпитере.
Окаянные двадцатые, когда «рвёт и крутит снежные завесы выстуженный северовосток». (См. «Готовность к Сораспятию»)…
И потому так удивительно, почти непостижимо, что написал М.А.Волошин эти цикл завершающие восемь строк:
Фиалки волн и гиацинты пены
Цветут на взморье около камней.
Цветами пахнет соль… Один из дней,
Когда не жаждет сердце перемены
И не торопит преходящий миг,
Но пьёт так жадно златокудрый лик
Янтарных солнц, просвеченный сквозь просинь.
Такие дни под старость дарит осень…
Человек на пороге иного мира, иного «бытия». Кажется, он сейчас в иной «реальности» пребывает. Было тогда поэту сорок девять — и всего шесть лет земных оставалось. С фотографий того времени смотрит человек измождённый, но смотрит — куда-то вдаль, будто «над землёю», словно видя то, что другим ещё не открылось. Человек, «выстрадавший великое познанье», как сказал сам поэт в то время или скажет чуть позже.
Помните, как русские поэты показывали старость в образе осенних цветов – георгинов, хризантем, астр? А здесь превращаются морская вода, морская пена в цветы весенние – фиалки и гиацинты. Потому, очевидно, что речь не только о приходе старости в общепринятом понимании. Наверное, здесь это – синоним Познания и Мудрости.
И янтарные солнца, сквозь синеву небес смотрящие, словно Свет Незаходящий – вспоминаются невольно знаменитые «Три очерка о русской иконе» к тому времени уже мир земной оставившего кн. Е.Н.Трубецкого. Синий цвет созерцается очами телесными, а золотой, что «из цветов цвет, из чудес чудо», что основа любой иконы, отражающая Царствие Небесное, — очами «умными». И здесь «лик … янтарных солнц» «просвечен сквозь просинь» — именно «просвечен»...
Вспомним знаменитую «Осень» И.А.Бунина, за четверть века до финала «Киммерийской весны» созданную, — синева неба сквозь золото листьев смотрит – а у М.А.Волошина «наоборот». И дело, разумеется, не только во времени написания и «географической» разнице пейзажей. Лирический герой, с самим поэтом киммерийским неразрывно связанный, свет «солнц, просвеченный сквозь просинь», «умными» очами созерцает, подводя итог своей очень нелёгкой жизни. Он мудрый, помнящий, о том, что «проходят дни, ветшает человек, а море и земля извечно те же». И душа, от земли его родной неотделимая, неотделима и от Небес …
Глава десятая – вернее – послесловие.
Есть у М.А.Волошина цикл с символическим названием «Блуждания», что создавался несколько раньше «Киммерийской весны», и во многом с ним перекликающийся. К нему напоследок и обратимся – вернее к двум замечательным, преисполненным глубоких философских раздумий произведениям. И завершить беседу о творчестве поэта можно было бы любым из них. Мы же начнём с этих строк, с которыми, наверное, вся «Киммерийская весна» перекликается
Я к нагорьям держу свой путь
По полынным лугам, по скату,
Чтоб с холма лицо обернуть
К пламенеющему закату.
Жемчугами расшит покров
И венец лучей над горами –
Точно вынос Святых Даров
Совершается в темном храме.
Вижу к небу в лиловой мгле
Возносящиеся ступени…
Кто-то сладко прильнул к земле
И целует мои колени.
Чую сердца прерывный звук
И во влажном степей дыханьи
Жарких губ и знакомых рук
Замирающие касанья.
Я ли в зорях венчанный царь?
Я ли долу припал в бессильи?
Осеняют земной алтарь
Огневеющие воскрылья…
Удивительно, как можно в такой неразрывной, органической связи, даже в единстве, наверное, отразить и «жарких губ и знакомых рук замирающие касанья», и «Вынос Святых Даров», что «совершается в темном храме»! Да ведь если не стал человек отшельником, то в жизни земной всё в единстве духа, души и плоти совершается. Главное, чтобы плоть не «руководила» – но это не про одного из любимых поэтов и его лирического героя…
А начинается произведение с причастности любимой Земле, о которой столько уже сказано. И дело не только в том, что ходил будущий поэт по этим нагорьям в феодосийскую гимназию. И холм, с которого смотрит лирический герой на «пламенеющий закат», судя по всему, не просто окружающий поэта пейзаж, а, очевидно, — стремление подняться над суетой и поразмыслить о сути бытия.
Тем более, что и закат сам по себе символичен — некое «подведение итогов».
А далее, кроме воплощения чего-то похожего на тайные встречи под покровом сумерек или ночи – а у поэта почти не встречается «привычной» любовной лирики – самый яркий, привлекающий внимание образ, конечно же, этот:
Жемчугами расшит покров
И венец лучей над горами –
Точно вынос Святых Даров
Совершается в темном храме.
Столь присущий мышлению русскому Образ Храма Мироздания!
Как будто внутренность собора —
Простор земли, и чрез окно
Далекий отголосок хора
Мне слышать иногда дано.
(Б.Л.Пастернак)
или
Есть пора святая в жизни деревенской —
Осени прозрачной тихая пора.
В ясный день природа — это храм вселенский:
В нем богослуженье до ночи с утра.
Лишь с долин росистых волны фимиама
Возлетят навстречу утренней заре,
Для молитв открыты на просторе храма
Всюду алтари.
(А.М.Жемчужников)
И великое множество самых-самых разных по образам и мыслям примеров.
Звучит эта мысль и у М.А.Волошина. Только отразился в этих строках ещё и поиск смысла, желание постичь смыл бытия или тайну…
Я ли в зорях венчанный царь?
Я ли долу припал в бессильи?
Невольно на ум приходят слова из Первого Послания Коринфянам: «Мы сейчас видим неясно, как отражение в тусклом зеркале, потом же увидим лицом к лицу. Сейчас я знаю лишь отчасти, тогда же буду знать так же совершенно, как меня знает Бог».
«Познаёт совершенство» и лирический герой великой оды Г.Р.Державина:
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю;
Я царь, — я раб, — я червь, — я бог! —
Но будучи я столь чудесен,
Отколь я происшел? — Безвестен;
А сам собой я быть не мог…
И финал стихотворения поэта-символиста, если приглядеться, — вернее вчитаться, очень похож. Только само «умозаключение» более «обобщённое» что ли:
Осеняют земной алтарь
Огневеющие воскрылья…
«Огневеющие воскрылья» — символ устремления, «горения», как сказал кн. Е.Н.Трубецкой, к Небесам. И земля становится «Алтарём» для совершения Литургии всего Мироздания. Для каждого, души и веры не утратившего, – для всей земли…
Всё стихотворение словно «движение по восходящей» — и соединением земли с Небесами завершается…
Кажется, добрались мы до финала беседы…
Вот тоже удивительные строки. Никогда, наверное, не подумаешь, что пишет их ещё сравнительно молодой поэт. От создания предыдущего стихотворения всего четыре года прошло.
Столько глаголов прошедшего времени, словно вся жизнь позади… Потому, наверное, и здесь, как и в предыдущем произведении, образ ночи…
А в настоящем – только начало и финал, звучащие будто некое «подведение итогов». И каждое четверостишие словно очень важным для лирического героя «выводом» завершается.
Склоняясь ниц, овеян ночи синью,
Доверчиво ищу губами я
Сосцы твои, натертые полынью,
О, мать-земля!
Я не просил иной судьбы у неба,
Чем путь певца: бродить среди людей
И растирать в руках колосья хлеба
Чужих полей.
Мне не отказано ни в заблужденьях,
Ни в слабости, и много раз
Я угасал в тоске и в наслажденьях,
Но не погас.
Судьба дала мне в жизни слишком много;
Я ж расточал, что было мне дано:
Я только гроб, в котором тело Бога
Погребено.
Добра и зла не зная верных граней,
Бескрылая изнемогла мечта…
Вином тоски и хлебом испытаний
Душа сыта.
Благодарю за неотступность боли
Путеводительной: я в ней сгорю.
За горечь трав земных, за едкость соли –
Благодарю.
Снова отразилась в стихотворении любовь к родной Земле Крымской, но образ её — лишь часть всех размышлений — вернее, — начало.
Словно выполнил лирический герой-поэт дарованное свыше, то, к чему Создатель призвал, для чего явил его в мире земном. Какой бесконечно многогранный образ – певец! И калики перехожие, духовные канты поющие, — оттого и «растирает он в руках… колосья хлеба чужих полей».
И поющий под псалтирь псалмы Царь Давид, и легендарный Арион.
Да и вообще — музыка, что со стихом ранее не разделялась, была и частью богослужения…
И, конечно, звучит в произведении напоминание о том, что предназначение поэта в жертвенном служении – об этом ещё пушкинский «Пророк» сказал. (См. также «Готовность к Сораспятию»)…
Если прочитать внимательно, то невозможно не увидеть, не почувствовать, что в этих строках М.А.Волошина, как и в предыдущем произведении, тоже «происходит» «движение вверх», только немного иное. Словно «проходит» лирический герой в становлении своём и мысли дохристианского мудреца Платона о том, что тело – «гроб» души, и нечто присущее символизму как направлению – «бескрылая мечта», что взлететь не в силах — оттого что на земле «грани добра и зла» утратила…
И, наконец, настоящий христианский «итог» — «выстраданное познание», о котором не раз уже говорилось.
Благодарю за неотступность боли
Путеводительной: я в ней сгорю.
За горечь трав земных, за едкость соли – Благодарю.
Словно звучит в финале: «Слава Богу за боль и за радость»…
Но и все ж, теснимый и гонимый,
Я, смотря с улыбкой на зарю,
На земле, мне близкой и любимой,
Эту жизнь за все благодарю –
сказал в свой год смертный С.А.Есенин. (См. также «От любомудрия к Истинному Христианству»).
«Спасибо за то, что мучился…», — говорит, глядя на заходящее солнце, восьмидесятилетний Федос Ходос в финале не раз уже ранее упомянутого фильма «Белые росы»…
А М.А.Волошин был ещё молодым, хоть и не юным, но «путеводительная боль» к пониманию Главного его уже «привела». Оттого и готов он «сгореть» «во имя грядущего», как сказал несколькими годами ранее Н.С.Гумилёв…
Вот и всё, наверное…. Мы говорили о преддверии христианского мышления, христианского пути М.А.Волошина. И самое «ближнее» преддверие — последние приведённые в исследовании строки поэта…
Остаётся только ещё раз с благодарностью вспомнить истинно русского поэта, Родину в годы окаянные не покинувшего. И постараться познать его творчество…
Преподаватель 1 категории, член Российского союза писателей, финалист Международного Конкурса «Радоница», участница сборника «Тропа к духовным родникам» при Международном союзе писателей им. Св.Кирилла и Мефодия, лауреат V Международного Конкурса «Славянское слово», лаурет Межрегионального конкурса «Алтарь Отечества» разных лет, финалист Межрегионального конкурса «Есть только музыка одна» — Гайкова Нина Николаевна.
Готовность к сораспятию.
(На примере творчества М.А.Волошина).
Часть Первая «Суд истории и Суд Божий».
Глава Первая «Духовный кризис России».
Кто ты, Россия? Мираж? Наважденье?
Была ли ты? есть или нет?
Омут… стремнина… головокруженье…
Бездна… безумие… бред…
Преисполненный нестерпимой боли крик души! Ведь если ставится под сомнение «была ли, есть или нет» сама Россия, то значит, ставится под сомнение «был ли, есть или нет» ты сам, «была ли, есть или нет» вся жизнь твоя!
Все неразумно, необычайно:
Взмахи побед и разрух…
Мысль замирает пред вещею тайной
И ужасается дух.
На первый взгляд, эти скорбные раздумья и в то же время – великая любовь к Родине вне времени – потому что времён лёгких для России никогда не было – и не раз стояла она на краю бездны.
Но этот крик души вырвался из груди поэта в самом трагическом, окаянном и в старом, и в новом смысле веке двадцатом — после главной русской трагедии 1917 года. Неслучайно истинно русский мыслитель И.А.Ильин писал о том, что первая причина любой революции – кризис духовный, религиозный. «Кризис» — значит «суд», «сужу». Кого или что?! Очевидно, вековые нравственные устои. А значит, — страшно вымолвить — брошен вызов Самому Сотворившему мироздание и Даровавшему нам жизнь! И тогда, конечно, сама жизнь наша лишается всякого смысла!
Оттого-то и начинается произведение столь ужасными словами, ставящими под сомнение всё сущее, — «мираж» и «наваждение». А дальше: «омут», «бездна… безумие… бред…» — как «логическое продолжение»! И как не сгинуть в этом лишённом света, опоры, разума «пространстве», не быть утянутым в гибельный водоворот?!
Однако, за всем, что внешне кажется лишённым смысла, скрывается «вещая тайна» — тайна зиждительная! И её надо увидеть – вернее, — разглядеть, найти, осознать в этой творящейся кругом жути. Иначе, действительно, – смерть, небытие!
Перед нами одно из самых известных, самых главных произведений поэта Серебряного века – М.А.Волошина. Стихотворение с библейским названием — «Неопалимая Купина», что говорит уже само за себя – и беседу о нём мы продолжим несколько позже. Оно будет для нас одним из «столпов».
Глава Вторая «Расплясавшиесяся бесы» и разгулявшиеся стихии».
А пока обратимся к другим строкам, созданным поэтом в те же окаянные годы, которые тоже невозможно читать без содрогания:
Вся Русь — костер. Неугасимый пламень
Из края в край, из века в век
Гудит, ревет… И трескается камень.
И каждый факел — человек.
Название хоть и не библейское, но тоже имеющее глубокий, сакральный смысл — «Китеж». Сама легенда хорошо всем известна — и о ней несколько позже. Вообще, надо заметить, что символика произведений М.А. Волошина достаточно сложная – сложнее, чем у многих поэтов того же Серебряного века. Только самоцелью, она, естественно, не является: это — проявление свойственной поэту глубокой ассоциативности, о чём писал один из исследователей творчества М.А.Волошина – Э.С. Менделевич. Первые строки, как и в предыдущем стихотворении, тоже как будто бы вне времени – ведь сама легенда о невидимом граде Китеже восходит к временам нашествия на Русь диких орд разрушителей — тогда тоже пылала Русь, как «костёр», и много раз после.
Но в этом произведении звучит ещё и риторический вопрос:
Не сами ль мы, подобно нашим предкам,
Пустили пал? А ураган
Раздул его, и тонут в дыме едком
Леса и села огнищан.
«Пустили пал» и тогда, когда стали раздирать усобицы Древнюю Русь и, забывший о долге, о чести, о вере, пошёл брат войною на брата; и теперь — в годы братоубийственной гражданской войны. Ведь в гражданской войне победителей быть не может — по самой сути её.
И не современное поэту слово «огнищане», очевидно, ещё раз подчёркивает, что рушится, уничтожается, попирается веками создаваемое предками нашими, всем народом русским.
Мысль о том, кто виноват и за что нам такое попущение, всегда была свойственна настоящей, высокодуховной русской литературе. И, конечно, истинно русский поэт М.А.Волошин не отделяет себя от России, неся бремя вины, ответственности за отступничество от праведной, богоугодной жизни – оттого и говорит «мы».
Господь всегда попускает трагедию народа по грехам его, когда чаша терпения переполнена – и потому:
Ни Сергиев, ни Оптина, ни Саров —
Народный не уймут костер:
Они уйдут, спасаясь от пожаров,
На дно серебряных озер.
Так, отданная на поток татарам,
Святая Киевская Русь
Ушла с земли, прикрывшись Светлояром…
А вот начало ещё одного созданного примерно в те же годы произведения — «Северо-восток»:
Расплясались, разгулялись бесы
По России вдоль и поперек.
Рвет и крутит снежные завесы
Выстуженный северо-восток.
Ветер обнаженных плоскогорий,
Ветер тундр, полесий и поморий,
Черный ветер ледяных равнин,
Ветер смут, побоищ и погромов,
Медных зорь, багровых окоемов,
Красных туч и пламенных годин.
Само название, в отличие от предыдущих, не «претендует» на глубину и сакральность, однако, начиная с самой первой строки, открывает поэт истинную суть происходящей в России трагедии. Если в предыдущем произведении всё разрушается огнём, то здесь ветром — неслучайно слово это повторяется много раз. Только суть оттого не меняет — разрушение, уничтожение, гибель повсюду! (В нескольких книгах писателя поколения А.П. Чехова — С.А.Нилуса написано пророчество, читать которое страшно даже днём, находясь среди людей. В летний день в безлюдном месте крестьянин спустился к реке напоить коня – и вдруг увидел на ветвях ракиты полчище бесов – и было их столько, что всё дерево было облеплено – и ветви гнулись под тяжестью. А из бесовских уст раздавалось: «Наше время – наша воля». И вот жуткое пророчество сбывается — бесы «расплясались и разгулялись»).
Кстати, примерно в те же годы у другого поэта Серебряного века — М.И.Цветаевой символом разрушения тоже становится ветер:
Ветер, ветер, выметающий,
Заметающий следы!
Красной птицей залетающий
В белокаменные лбы.
Произведение М.И.Цветаевой несколько об ином и несколько иного настроя, но образ ветра в целом несёт очень похожую смысловую нагрузку — беспрерывно дующий ветер тоже становится символом разгулявшейся в России «нечисти». Ветер, благодаря которому когда-то Королевич Елисей нашёл свою невесту, ветер, который призывали для того, «чтобы мельницы мололи», теперь становится «висельником», да и ещё и распутником, «голову теряющим от юбчонки кружевной» И потому всё кругом им «выстужено». (Неслучайно образ холода, мороза даже в некоторых словах запечатлелся с глубоко отрицательным значением: «мерзавец», «мразь» и др.). А почему, совершенно очевидно, что «выстужены» утратившие любовь и веру сердца! «Выстужен» возгордившийся ум, вдруг решивший противопоставить науку вере христианской, позабыв, что именно и только в лоне Христианства фундаментальная наука и стала возможной. (Об этом писали многие не утратившие здравый смысл и веру великие русские люди, например священник и врач Лука Войно — Ясенецкий). Вот и дует по всей России «ветер смут, побоищ и погромов» и становится «чёрным» — несущим гибель. И идёт по всей многострадальной, «выстуженной» земле нашей «пурпуровое поветрие». «Пурпуровое» — от крови, очевидно! От крови же «медными» становятся зори, «багровыми» окоёмы и «красными» тучи. (Сочетание красного с чёрным тоже, видимо, говорит само за себя). Ветер не только всё «выстудил», но и погибельный «огонь» раздул. И «годины» стали «огненными», оттого что теперь «вся Русь — костёр».
И огонь, и ветер — все стихии разбушевались, «восстали» против человека, неся ему смерть и разрушения. А причина трагедии, как уже говорилось, — «разгулявшиеся» бесы» по небрежению нашему!
Ещё в начале века, до Первой Мировой войны, написано было пророчество «Шествие разрушителя». Автор – Н.Н.Рышковский стал свидетелем того, как сатана посылает легионы бесов на Россию – и вот страшное пророчество сбывается! А виноваты мы небрежением своим!
Глава Третья
«Заслуженная кара» за отступничество»
К стихотворению М.И.Цветаевой мы обратились лишь для большей полноты образа разрушающей стихии – ведь в её произведениях гораздо в большей мере звучит обречённость – а жизненная «позиция» М.А.Волошина истинно христианская – и притом, — выстраданная. Для него совершенно ясно, что бесов одолеть можно – но только молитвой и искупительной жертвой за грехи наши. И при всей внешней сложности мысль эта очевидна, и даже ничем не завуалирована.
А теперь вновь обратимся к произведениям нашего великого поэта – великого нашего соотечественника. И в «Северо-востоке», и «Китеже» перед читателем «проходит» вся истории нашей многострадальной Родины:
В этом ветре вся судьба России —
Страшная безумная судьба.
В этом ветре гнет веков свинцовых:
Русь Малют, Иванов, Годуновых,
Хищников, опричников, стрельцов,
Свежевателей живого мяса,
Чертогона, вихря, свистопляса:
Быль царей и явь большевиков.
Что менялось? Знаки и возглавья.
Тот же ураган на всех путях:
В комиссарах — дурь самодержавья,
Взрывы революции в царях.
(«Северо-восток»)
Усобицы кромсали Русь ножами.
Скупые дети Калиты
Неправдами, насильем, грабежами
Ее сбирали лоскуты.
В тиши ночей, звездяных и морозных,
Как лютый крестовик-паук,
Москва пряла при Темных и при Грозных
Свой тесный, безысходный круг.
(«Китеж»)
В годину лихолетья обращение к историческим событиям прошлого всегда было свойственно мыслящему человеку – а уж после событий, перевернувших с ног на голову весь жизненный уклад России, всю систему ценностей, — особенно. К временам освобождения Москвы от поляков и нашествия Наполеона — и не только — обращается М.И.Цветаева в знаменитом цикле «Москве»; позже трагедия Стрелецкой казни отразится в «Реквиеме» А.А.Ахматовой — и примеров таких немало. Почему? Очевидно, потому, что действительно вершится суд над всей русской историей и, как уже говорилось, свершается, «заслуженная кара» за отступничество. (Цитата принадлежит великому Ф.И.Тютчеву – и вообще многие мысли о России М.А.Волошина во многом созвучны мыслям его великого предшественника, но об этом не сейчас). Обращения к трагическим событиям это – «обострённая ассоциативность», свойственная любому мыслящему и не утратившему совесть человеку, о чём было сказано несколько ранее.
Правда, нельзя не заметить, что в двух приведённых примерах историческое осмысление довольно своеобразное, словно всех и всё обвиняющее – и Москву, которая всё же «Третий Рим», и Царскую власть как таковую. Только Помазанья на Царство никто не отменял — и власть Православного Царя — основа миропорядка, независимо от самой личности. Об этом и русские патриархи говорили – и многие русские писатели вослед. Но истинная вера, жертвенная любовь, верность – ценности для М.А.Волошина непреложные. Вывод этот по прочтению любого произведения, созданного М.А.Волошиным в годы революционных потрясений, напрашивается сам собою.
Глава Четвёртая
«Воплотившийся в немцах антихрист»
А теперь обратимся к следующим строкам стихотворения «Китеж», читая которые невозможно умолчать об очень болезненном для России — особенно в те окаянные годы:
Антихрист-Петр распаренную глыбу
Собрал, стянул и раскачал,
Остриг, обрил и, вздернувши на дыбу,
Наукам книжным обучал.
Империя, оставив нору кротью,
Высиживалась из яиц
Под жаркой коронованною плотью
Своих пяти императриц.
И стала Русь немецкой, чинной, мерзкой.
Штыков сияньем озарен,
В смеси кровей Голшинской с Вюртембергской
Отстаивался русский трон.
Совершенно очевидно, что неприятие всего немецкого связано прежде всего с Первой Мировой войной, но не только – всё намного «глубже». Восходит оно, конечно, и к проведенным Петром Первым реформам, порою очень жестокими; и, наверное, к отмене Патриаршества, обернувшейся для русского народа столь страшной трагедией. (У автора эта мысль развита в исследовании «Россия, «чающая движения воды»). Во всяком случае, такое мировоззрение было очень близко славянофилам, что уже само по себе не может не вызывать доверия, несмотря на ряд спорных вопросов.
Но сейчас речь о трагических годах века двадцатого. Конечно, мне мировоззрение монархическое, присущее, например, Н.С.Гумилёву или С.С.Бехтееву, их духовное осмысление бранной славы ближе, чем отношение ко всему этому создателя «Китежа» и «Северо-востока». Однако М.А.Волошин – тоже один из моих любимых поэтов именно за его истинно христианскую, жертвенную любовь к России. Ведь, несмотря на столь трагическое изображение всего, с Россией на протяжение веков происходящего, воспринимает себя истинно русский поэт не иначе, как в неразрывной связи со своей Родиной, вместе с которой готов идти на крест. (В отличие от многих утративших стыд современных писателей). И финалы всех приведённых в исследовании произведений — яркое тому свидетельство. К мысли этой мы вновь и вновь невольно возвращаемся, оттого что пронизывает она всё творчество поэта, уж по крайней мере послереволюционное.
Глава Пятая «Пламя «в недрах» России».
А ещё, прежде, чем подойти к финалам всех приведённых здесь произведений, хотелось бы всё-таки обратить внимание на эти, далеко не однозначные, слова из стихотворения «Китеж»:
Но от огня не отрекусь!
Я сам — огонь. Мятеж в моей природе,
Но цепь и грань нужны ему.
Не в первый раз, мечтая о свободе,
Мы строим новую тюрьму.
Да, вне Москвы — вне нашей душной плоти,
Вне воли медного Петра —
Нам нет дорог: нас водит на болоте
Огней бесовская игра.
Святая Русь покрыта Русью грешной,
И нет в тот град путей,
Куда зовет призывный и нездешний
Подводный благовест церквей.
Рискну всё же предположить, что, говоря о мятеже и огне, поэт имеет в виду не только и даже, наверное, не столько себя и своего лирического героя, сколько всю нашу историю – и в этом «лоне, в этом «контексте»» пытается осмыслить духовную суть происходящего. Ведь М.А.Волошин, как уже говорилось, не мыслит себя в отрыве от России и всего с ней происходящего. И чтобы было яснее, сопоставим мысли и образы стихотворения «Китеж» с мыслями последней части великого труда «Смысл жизни» князя Е.Н.Трубецкого: «Россия стала добычей пламени, которое разгорелось в её же собственных недрах». Отчего «разгорелось», понятно. А вот отчего же «таилось»?! Оттого, очевидно, что никакая революция на пустом месте не возникает – и, как не раз уже говорилось, большинство людей утратило духовно-нравственное начало. (Этой мыли довольно много внимания уделяется в вышеуказанном исследовании «Россия, «чающая движения воды»). Думаю, всё сказанное слишком очевидно любому, хоть немного знающему родную историю. И потому горит – горит по всей России, по всей Руси, которую не один век называли Святой, раздуваемое ураганом адово пламя! (Князь-философ писал также о «таящихся» в недрах «силах ада»).
А далее у Е.Н.Трубецкого речь идёт о том, что до поры – до времени «пламя» — вернее, — «силы ада» сдерживаются законами и нормами морали. Видимо, поэтому и упоминает М.А.Волошин обе столицы как символ хоть какой-то власти, до поры — до времени сдерживающей хаос, противостоящей беззаконию. Именно — «до поры». А после обе столицы первыми станут цитаделью «разгулявшихся бесов». А потому естественно, что трагедия и Петербурга, и Москвы после октябрьского переворота будет одной из главных тем многих произведений — и не только М.А.Волошина. Отражение трагедия разорённой переворотом Москвы в стихах М.И.Цветаевой превращённого в Ленинград Петербурга в произведениях А.А.Ахматовой или О.Э. Мандельштама, наверное, многим хорошо известно. (Это – отдельная и очень большая тема, которая может увести в сторону от основной). Только у М.А.Волошина обе столицы становятся, скорее, образами Апокалипсиса – символами падения царств земных. Да и вообще, образы Последней Книги Писания всегда были присущи русской литературе, особенно в «расплавление годы» — времена исполнения пророчеств.
«Когда эти сдержки слабеют, огонь поглощает созревшее для погибели» — пишет далее Е.Н.Трубецкой. Что же «созрело для погибели»? Об этом, скажем, добравшись до финала.
Глава Шестая «Наказание ради вразумления».
А пока ещё раз обратимся к словам Е.Н.Трубецкого. Судя по всему «сдержки» начали «слабеть» уже после отмены Патриаршества (См. опять же исследование «Россия, «чающая движения воды»); а окончательно «ослабли» после отречения Последнего Царя.
(У другого писателя Серебряного века в произведении с названием не просто «говорящим», а «кричащим» — «Окаянные дни» мысль о трагедии России без Царя выражена безо всяких иносказаний: «народ теперь, как скотина без пастуха. Всё перегадит и себя искалечит». И очень важно, что говорит об этом не мудрствующий лукаво простой русский мужик. И ещё не менее важно, что создаёт этот образ И.А.Бунин — не самый яркий пример истинно христианской нравственности — только как истинно русский писатель, да и просто русский человек понимающий, что Россия без Царя летит в пропасть. Кстати, ему же принадлежит мысль о том, что изнанка России «прогнила» и не осталось места, где «мог бы приклонить голову Христос». А значит, падение пропасть неизбежно).
Сам же М.А.Волошин, хоть и произносит отнюдь не лестные слова о русском троне в неоднократно упоминаемых «Китеже» или «Северо-востоке»,в стихотворении «Святая Русь» сокрушается о том, что Россия «царёвой быть не захотела». А потому, «поддавшись лихому уговору» «врага», из «Святой Руси» — «желанной невесты» превратилась в «поруганную и нищую», в «рабу последнего раба».
Быть Царевой ты не захотела —
Уж такое подвернулось дело:
Враг шептал: развей да расточи,
Ты отдай казну свою богатым,
Власть — холопам, силу — супостатам,
Смердам — честь, изменникам — ключи.
Поддалась лихому подговору,
Отдалась разбойнику и вору,
Подожгла посады и хлеба,
Разорила древнее жилище,
И пошла поруганной и нищей,
И рабой последнего раба.
(Да и как может быть иначе, если разрушен единственно возможный для России путь).
Православие. Самодержавие. Народность!!! Как ни относись к это знаменитой «триаде», но иное для Руси неприемлемо – иначе мы оказываемся во власти «разгулявшихся бесов»!
И вот он — страшный, глубоко трагический «итог» всего обезумевшими людьми сотворённого:
Святая Русь покрыта Русью грешной,
И нет в тот град путей,
Куда зовет призывный и нездешний
Подводный благовест церквей.
(«Китеж»)
«Нет путей» по грехам нашим — и только молитвой, покаянием, искупительной жертвой можно их вновь обрести. Вернее, путь этот один! Мысль, к которой невозможно каждый раз не возвращаться!
А вот строки, которые, наверное, можно назвать апогеем искупительной жертвы за предательство:
О, Господи, разверзни, расточи,
Пошли на нас огнь, язвы и бичи,
Германцев с запада, Монгол с востока,
Отдай нас в рабство вновь и навсегда,
Чтоб искупить смиренно и глубоко
Иудин грех до Страшного Суда!
(Стих. «Мир»).
Жутко, страшно, нестерпимо больно! Крик отчаяния! Невольно вспоминаются все мерзости «заблудившегося рода человеческого перед потопом» (цитата взята из романа «Братья Карамазовы» и произносится устами Старца Зосимы); и Содом, превращённый в море, в названии которого уже слышно дыхание смерти. Одним слово, — переполненная Чаша Терпения Божьего! Но все же, по словам упоминаемого ранее Э.С.Менделевича, творчеству М.А.Волошина более свойственна традиция христианская, чем ветхозаветная. А значит…
Бей в лицо и режь нам грудь ножами,
Жги войной, усобьем, мятежами —
Сотни лет навстречу всем ветрам
Мы идем по ледяным пустыням —
Не дойдем и в снежной вьюге сгинем
Иль найдем поруганный наш храм, —
Нам ли весить замысел Господний?
Всё поймем, всё вынесем, любя, —
Жгучий ветр полярной преисподней,
Божий Бич! приветствую тебя.
Это – финал стихотворения «Северо-восток». Вроде бы похожее мироощущение – только здесь поэт словно «указывает» выход – выход единственный, выход совершенно очевидный – вернуть поруганные святыни, вернуть святость души, растоптанную «разгулявшимися бесами»! Иначе — погибель! (К образу «пустынь» мы ещё обратимся в финале, иначе, не получится общей картины) И становится тогда совершенно ясным, совершенно очевидным, что всё происходящее не только наказание, но и вразумление! Для того и нужен «Божий бич»! Это – столь свойственное русской литературе «самобичевание». И, конечно, образ Апокалипсиса, о чём уже упоминалось ранее! И, наверное, с той же целью «вразумления» обращается поэт в годы лихолетья к главной легенде всей Святой Руси – к образу Китежа. Этим он говорит своим с пути сбившимся соотечественникам: Святость души, Святость Руси «разгулявшимися бесами» не уничтожена окончательно, а, как Китеж – Град, «ушла на дно», чтобы явиться в Конце Времён. Ведь только потому, что «на дне души гудит подводный Китеж» мы ещё живы и остаёмся людьми!
Глава Седьмая «Истинной Свободы без Бога не бывает».
И вот перед нами финал произведения о сокрытой на дне Светлояра Святости:
Они пройдут — расплавленные годы
Народных бурь и мятежей:
Вчерашний раб, усталый от свободы,
Возропщет, требуя цепей.
Построит вновь казармы и остроги,
Воздвигнет сломанный престол,
А сам уйдет молчать в свои берлоги,
Работать на полях, как вол.
И, отрезвясь от крови и угара,
Цареву радуясь бичу,
От угольев погасшего пожара
Затеплит ярую свечу.
Молитесь же, терпите же, примите ж
На плечи крест, на выю трон.
На дне души гудит подводный Китеж —
Наш неосуществимый сон!
Вроде бы всё очевидно и подтверждает главную мысль — особенно последние — выделенные строки. Но думаю, есть необходимость «устранить» некоторые неясности, связанные с «господством» в школьные годы нашего поколения «монстра», именуемым соцреализмом, искажавшим саму духовную суть русской литературы, и «метастазы» которого в одночасье не уничтожить. Неважно, что об изучении творчества поэтов Серебряного века тогда и помышлять никто не смел — дело в некоторых стереотипах, порождённых искажённым пониманием свободы, независимо от конкретного произведения. И вот теперь, читая эти строки, самое время ещё раз задуматься о жизненно важном, а не отвлечённо философском понятии – «Свобода». О понятии, определяющем мировоззрение, жизненное кредо любого человека. Ведь при поверхностном прочтении может показаться, что русский народ в принципе, по самой сути своей не способен ни на что, кроме как быть послушным рабом, сидеть молча в своей «берлоге» и работать, «как вол». Сравнение, надо сказать, отнюдь не лестное. И в самом деле, неужели кто-то может «требовать цепей», восстанавливать остроги и «радоваться бичу», пусть и «царёву», а не большевистского террора или иноземных захватчиков, например?! И почему русский человек — «раб», которому жизненно необходимы «цепи»?! И как в таком случае поэт вообще относится к русскому народу?! Но ведь М.А.Волошин, как известно, отказался покинуть мятежную Россию и говорил о ней как о матери. И призывал молиться и терпеть. Чего ради?!
Я бы, возможно, и не стала акцентировать на всём этом внимание, если бы искажённое, перевёрнутое с ног на голову понимание свободы не стало столь распространённым даже среди имеющих некий жизненный опыт, не говоря уже о юных. И не только в десятилетия навязываемого безбожия, но и теперь, спустя четверть века после Возрождения Церкви – «Второго Крещения Руси», как его часто называют.
«Познайте Истину – и Истина сделает вас свободными» — эту мысль Священного Писания цитирует Н.В.Гоголь, говоря о лирике русских поэтов в хорошо известной ныне предсмертной переписке с друзьями. Этим он ещё и ещё раз напоминает всем, что без Бога, без Высшего Нравственного Начала свободы быть не может — она просто превращается в химеру! Именно это и произошло с нами в окаянном двадцатом веке. А «результатом» безбожного понимания свободы и стали «разгулявшиеся бесы», потому что быть можно или с Богом, или с дьяволом – третьего не дано! И стали утратившие веру люди «рабами» своих собственных страстей, «рабами» врага рода человеческого, при этом считая себя «свободными». (Позже эту мысль разовьёт во всемирно известном романе М.А.Булгаков).
А значит, «уставшие от свободы», на самом деле «устанут» от воцарившегося беззакония, от воинствующего безбожия, от «разгулявшихся бесов». И «отстраивая», «воздвигая сломанное», возвратятся люди к законному миропорядку, к Богом установленной иерархии, желая быть рабами Божьими, а не рабами разгулявшихся низменных страстей. Они «отрезвятся» — потому что, только затуманив свой ум, только отдавшись во власть бесам, можно было посягнуть на вековые духовно-нравственные устои, которыми Россия во все века держалась. «Отрезвятся» от этого бесовского наваждения – и вспомнят, наконец, что все эти революционный «бред» изначально чужд России! (О привнесении революционных идей с Запада написано немало и почитаемыми русскими святителями, и философами – это и обсуждать незачем. Хотелось бы ещё только обратить внимание на очевидное: неотделимое от революционных потрясений слово «смута» однокоренное «мути». Значит, получается – «пребывать с мутью». Неслучайно ещё Святой Серафим Саровский говорил, что декабристы станут «народ мутить». А устроившие «смуту» в октябре 1917 года – их «достойные продолжатели»).
И, конечно, ещё стоит особое внимание обратить на то, что народ «воздвигнет сломанный престол». На первый взгляд, — восстановит царскую власть. Да только ли о царском «престоле» речь?! Ведь слово это отнюдь не однозначно. Престол Храма, Престол Божий! А значит, истинно русский поэт, жертвенной любовью Россию любивший, получивший от Господа дар пророчества, говорит о возрождении поруганной веры, «поруганного храма»!!! Как, впрочем, и в другом, приведённом ранее произведении, и многих – многих других!
(Наверное, восстановление святынь в последнюю четверть века можно в какой — то мере назвать сбывшимся пророчеством и М.А.Волошина, и многих великих русских людей, которым на долю выпали, «расплавленные годы, «годины огненные». А «в какой-то мере» потому, что «восстановиться» должен, как говорил почитаемый всеми Патриарх Алексий Второй, «храм души» — а это куда сложнее строительства тысяч церквей).
И, приближаясь к финалу произведения, нельзя не вспомнить, что, изначально выражая отнюдь не благосклонное отношение к «русскому трону», в финале призывает поэт «принять на плечи крест, на выю трон».
Чтобы не были «без Царя голова, без Креста душа», как напишет поэт и композитор В.Г.Волоков уже во второй половине века двадцатого. И апогеем покаяния, «отрезвления от крови и угара» станет «затеплившаяся свеча» как символ вынесенной к Создателю русской соборной молитвы!
Глава Восьмая
«Тайный свет» России» или «Дивен Бог во Святых Его»
И теперь, наконец, настало время снова обратиться к произведению с библейским названием, с которого начато исследование, — «Неопалимая купина». Стихотворение написано не на библейский сюжет о явлении Господа Пророку Моисею и не о почитаемой на Руси Богородичной иконе Матери Божией. Оно о самой России, её предназначении, о сокрытой в ней «вещей тайне»!
Хотя все произведения, к которым мы обращались в исследовании, воплощают любовь к России, веру в её возрождение, высшее её предназначение, всё же «Неопалимая купина» — самый яркий тому пример.
Каждый, коснувшийся дерзкой рукою —
Молнией поражен:
Карл под Полтавой; ужален Москвою,
Падает Наполеон.
Помню квадратные спины и плечи
Грузных германских солдат…
Год — и в Германии русское вече:
Красные флаги кипят.
Кто там? Французы? Не суйся, товарищ,
В русскую водоверть!
Не прикасайся до наших пожарищ!
Прикосновение — смерть.
Вот она – вся история наша! О сопоставлении эпох сказано немало – и повторяться незачем. Самое главное, о чём говорит поэт, – это особый русский путь, о котором писали и славянофилы. И то, что только благодаря единственно верному, неотделимому от Православия пути, Россия жива — и никакой враг не сможет её уничтожить! (Когда-то именно с него начиналась экспозиция в знаменитом «Доме поэта» в Коктебеле. Думается, неслучайно).
И вот – финал произведения и, наверное, самый главный «вывод» всего сказанного поэтом о России:
Реки вздувают безмерные воды,
Стонет в равнинах метель.
Бродит в точиле, качает народы
Русский разымчивый хмель.
Мы — зараженные совестью: в каждом
Стеньке — святой Серафим,
Отданный тем же похмельям и жаждам,
Тою же волей томим.
Мы погибаем, не умирая,
Дух обнажаем до дна.
Дивное диво — горит, не сгорая,
Неопалимая Купина!
В отличие от «Китежа» или «Мира», здесь нет «обвинительных нот» — а «звучит» нечто похожее на старинные канты. Чем держится, как говорил Святой Благоверный Князь Александр Невский, Земля Русская?! Тем, конечно, что русский народ «заражён совестью», несмотря на очень неприглядное порою внешнее проявление.
Ещё Ф.М.Достоевский, а после и многие русские мыслители, как, например, упоминаемый ранее И.А.Ильин, писали о живущей в русском человеке «жажде праведности», при которой он «православен и свят» при внешней греховности. Этим русский народ и отличается от европейцев, которые не способны «понять и заметить», что «сквозит и тайно светит» в земле Русской. (Цитаты принадлежат Ф.И.Тютчеву). Продолжает эту мысль, а, вернее, также «ощущает» свою Родину, свой народ и М.А.Волошин, если для него «в каждом Стеньке — святой Серафим». Именно этому всеми любимому и почитаемому ещё до официального прославления Святому посвятил М.А.Волошин целую поэму «Святой Серафим», о которой до недавнего времени в России почти никто не знал.
Серафим и мертвый не покинул
Этих мест, проплавленных молитвой,
И, великое имея дерзновенье
Перед Господом, заступником остался
За святую Русь, за грешную Россию.
(Наверное, следует отметить, что и здесь присутствует образ очищающего пламени, «горящей к небу молитвы», как писал тот же кн. Е.Н.Трубецкой в знаменитых «Трёх очерках о русской иконе»). Думаю, нет необходимости доказывать, что финалы обоих произведений говорят об одном и том же – о Сокрытой Святости Земли Русской! (Русь всегда славилась и славится Святыми Угодниками – и то, что выбор поэта пал именно на Преподобного Серафима Саровского, вряд ли имеет принципиальное значение, хотя на молитву Святого Старца М.А.Волошин несколько ранее написал ещё одно стихотворение — «В эту ночь я буду лампадой». Через образ Преподобного Серафима Саровского показана Святость Всей Земли Русской!).
Глава Девятая «Поиск «Поруганного Храма»
Но возвратимся к библейскому названию стихотворения. Конечно, сам хорошо известный всем «сюжет» о том, как Святой Пророк Моисей получает от Господа десять заповедей, имеет определённое значение. Не раз упоминаемый Э.С.Менделевич писал, что поэт сравнивает Россию с ковчегом, в котором хранятся скрижали Завета. Поспорить с этим сложно. Только, конечно, «явлен» в произведении и Образ Богородицы Неопалимая Купина. Даже в иконографии есть изображение, на котором в пламени несгораемого куста виден Образ Матери Божией. А сам образ этот известен на Руси с четырнадцатого века. В предании говорится, как горела вся деревня – огонь перекидывался с одной избы на другую. И вот около одной избы стояла женщина с Богородичной иконой Неопалимая Купина — и бушевавшее пламя избу не тронуло! (Невольно вспоминается лето 2010 года с его «адовым пламенем». Видимо, веры той женщины, стоящей у избы с иконой, у нас уже не было. Оскудела). Россия, Святая Русь – Удел Пресвятой Богородицы – и сколько чудотворных икон Ея было народу нашему явлено! «Явлены» они и в русской боговдохновенной русской литературе – и в поэзии М.А.Волошина, конечно! Но это — разговор отдельный.
А пока, вновь обратимся к финалу произведения:
Мы погибаем, не умирая,
Дух обнажаем до дна.
Дивное диво — горит, не сгорая,
Неопалимая Купина!
«Горит, не сгорая»! И никакие «расплясавшиеся бесы» её не уничтожат, но придётся много страдать, жертвовать молиться, «ходить по пустыням» чтобы бесов одолеть. (Вспомним, что и в стихотворении «Северо-восток» народ русский идёт «по ледяным пустыням» — неважно, что не по «песчаным, как народ израильский». Идёт, чтобы «найти поруганный свой храм». Иначе – гибель, отдание в рабство «разгулявшимся бесам». А ещё то, что известный русский композитор поколения Серебряного века И.Ф. Стравинский своим сочинением на библейский сюжет «Плач Иеремии» словно говорит русским людям: «Мы сами во всём виноваты – виноваты тем, что как много веков назад израильтяне, отреклись от Бога — и потому теперь в «вавилонском плену»). И только слепцу, только безумцу может прийти в голову оспаривать Библейские Истины! И то, что Русь наша вечна!
Глава Десятая «Вечная Святая Русь»
И вот, приближаясь к финалу первой части, хотелось бы ещё раз обратить внимание на достаточно сложную, многогранную символику произведений М.А.Волошина, служащую не отвлечённому «эстетизму», о чём писал Э.С.Менделевич, а отражению духовного начала, сакральности самой России и всего в «окаянные годы» с Россией происходящего.
Итак, в самом начале исследования речь шла об образе огня, отражённом в стихотворение «Китеж», как о разбушевавшейся стихии. И, если там «неугасимый пламень», скорее всего, — образ адова пламени по грехам людским, то читая «Неопалимую купину», вспоминаешь невольно и о том, что Бог – огнь ядящий! И, видимо, пришла пора ещё раз обратиться к словам кн. Е.Н.Трубецкого о том что «огонь поглощает созревшее для погибели» и что «вечно живое остаётся».
Рискну высказать то, что, наверное, с высоты лет уже очевидно – только не с бесстрастно исторической, а духовно-нравственной точки зрения.
Итак, стихотворение «Неопалимая купина» создано во время интервенции. А потому оставим ненадолго само произведение — и вспомним о том, в каком духовном «состоянии» пребывала Россия в начале двадцатого века и в годы создания упоминаемых в исследовании произведений М.А.Волошина. (Только речь, конечно, не о самом поэте, во времена смуты и братоубийственной войны выстрадавшего истинно христианскую жизненную позицию). Стоит ли ещё раз повторять ныне очевидное: никто из европейцев не ставил цель спасения России от большевистского террора, — и сильная Русская Православная Монархия для всей Европы была «как кость в горле»?! (Никто из европейских «родственников по крови», не попытался спасти Царскую Семью, Елизавету Федоровну и детей К.Р. от уничтожения). А чего на самом деле хотели генералы-предатели, вынудившие Царя отречься от Престола?! Они же по сути «подписали смертный приговор» всей России! «Кругом только трусость, обман и измена»! А временное правительство – «временщики», у которых душа за Россию не болела! А попрание настоящей русской, православной семьи! (Достаточно внимательно прочитать, например, «Митину любовь» или «Натали» И.А.Бунина, не говоря уже о «Солнечном ударе»). И упоминаемые ранее возгордившиеся, противопоставившие науку вере учёные — безбожники! И, наконец, многочисленные секты, увлечение спиритизмом — этакое «заигрывание» с бесами! (Почти в самом начале исследования в связи с образами произведения «Северо-восток» упоминалось жуткое пророчество, написанное С.А.Нилусом. Хотелось бы обратить внимание на то, что свидетелем становится простой, верующий, богобоязненный крестьянин, а не возгордившийся учёный или «представитель» т.н. «богемы», решивший, что заповеди для «черни», а ему всё можно. Забыли, видимо, «Преступление и наказание» Ф.М.Достоевского, уж не говоря ни о чём другом). И, конечно, отсутствие Патриаршества, как корень зла, о чём тоже не раз уже говорилось. И оскудение веры настолько, что солдат на Причастие строем ведут! (А.И. Солженицын говорил о том, что революция потому и «победила», что многие напрочь утратили понятие Святой Руси).
Вот и посылает Господь для вразумления разбушевавшуюся огненную стихию, чтобы «сгорело смертное» — вся мерзость человеческого бытия, богоотступничество — и «выплавился» духовно обновлённый человек. Неслучайно и в одном из созданных в эти годы стихотворений, – «Заклинание» (От усобиц) говорит поэт о том, что «Праведная Русь… в безумных плавится молитвах».
Оттого и «горит» Россия, «не сгорая»! И с этой верой в Сотворившего Весь Миропорядок, в Высшее Предназначение России, в Святость Души Народной жили и творили лучшие люди русские, идя вместе с Родиной на Крест!
(Это далеко не всё, что хотелось бы сказать о творчестве отказавшегося покинуть мятежную Родину, истинно русского поэта, Надеюсь, продолжение последует. Тем более, в преддверии «трагического» юбилея).
Преподаватель 1 категории, член Российского союза писателей, финалист Международного Конкурса «Радоница», участница сборника «Тропа к духовным родникам» при Международном союзе писателей им. Св.Кирилла и Мефодия, лауреат V Международного Конкурса «Славянское слово», лаурет Межрегионального конкурса «Алтарь Отечества» разных лет, финалист Межрегионального конкурса «Есть только музыка одна» — Гайкова Нина Николаевна.
О мыслях, чувствах и переживаниях творчества К.Д.Бальмонта.
К 155-летию поэта
Глава первая «О земной печали души»…
Я когда-то был сыном Земли,
Для меня маргаритки цвели,
Я во всем был похож на других,
Был в цепях заблуждений людских.
Но, земную печаль разлюбив,
Разлучен я с колосьями нив,
Я ушел от родимой межи,
За пределы — и правды, и лжи.
Строки К.Д.Бальмонта из цикла, само имя которого на языке литературоведения означает «противоречие» — вернее, — «образное сочетание противоречащих друг другу понятий» — оксюморон. «Снежные цветы» — то, чего не бывает. Не бывает в зримой очами природе, в нашей обыденной жизни земной. Но лирический герой словно разрывает «цепи заблуждений людских».
Только почему-то не звучит оттого радость – ни в одной строке не звучит – и трёхсложный размер (анапест) грусть эту усиливает. И не только грусть, а глубину размышлений прежде всего. А они у поэта очень непростые…
Нет здесь, конечно, мысли о том, что на человека «пустые давят небеса», — иначе вся жизнь смысл теряет, но грустит лирический герой о родимой Земле, «сыном» которой был «когда-то», о «цветущих маргаритках». И без этой «земной печали» жизнь человека, наверное, невозможна…
А теперь, видимо, следует ненадолго остановиться, отойти от размышлений К.Д.Бальмонта и вспомнить эти хорошо большинству известные, щемящие душу строки:
Милые березовые чащи!
Ты, земля! И вы, равнин пески!
Перед этим сонмом уходящим
Я не в силах скрыть своей тоски.
Слишком я любил на этом свете
Все, что душу облекает в плоть.
Мир осинам, что, раскинув ветви,
Загляделись в розовую водь.
Может быть, не плачет душа лирического героя в «Снежных цветах» так, как плачет в строках есенинских, но о «родимой меже» грустить не перестаёт…
…Прощальный взор бросая нашей жизни,
Душою, друг, вглядись в мои черты,
Чтобы узнать в заоблачной отчизне
Кого звала, кого любила ты,
Чтобы не мог моей молящей речи
Небесный хор навеки заглушить,
Чтобы тебе, до нашей новой встречи,
В стране лучей и помнить и грустить!
Создал строки эти поэт, творчество которого считают одной из вершин православной поэзии, — А.К.Толстой. Однако и у его лирического героя звучит эта «земная» грусть, даже, тоска, наверное. И достойное памяти искусство Серебряного века никогда не утрачивала связующей нити с веком «золотым».
И вот ещё строки того же поэта, о которых не вспомнить здесь просто невозможно.
Им отвечала она: «Я земли не забыла,
Много оставила там я страданья и горя.
Здесь я лишь ликам блаженства и радости внемлю,
Праведных души не знают ни скорби, ни злобы —
О, отпусти меня снова, создатель, на землю,
Было б о ком пожалеть и утешить кого бы» —
речь о душе, что «горними летела небесами». Очень серьёзный повод подумать – вернее, — задуматься о душе человеческой — о том, что она прежде всех нерушимую связь двух миров – нераздельное единство земли с Небесами являет. И без этой связи жизнь земная давно бы прекратилась…
Глава вторая «Тернистый путь познания…»
Возвратимся же, однако, к К.Д.Бальмонту и его «Снежным цветам»:
И в душе не возникнет упрек,
Я постиг в мимолетном намек,
Я услышал таинственный зов,
Бесконечность немых голосов.
Кажется совершенно очевидным, что «расставание с колосьями нив» является некой «платой» за познание того, что Там, за «мимолётности», о которых скажет поэт через несколько лет в одном из самых известных своих произведений, где «мимолётности» словно антитеза «мудрости, годной для других». «Платой» за «великое познанье», как сказал другой поэт-символист М.А.Волошин. (См. «Готовность к Сораспятию» и «Преддверие Пути Христианского»).
М.А.Волошин отразил, наверное, некий «итог» жизненного пути. И чтобы «великое познание» «выстрадать», он сначала «в уединеньи выплавил свой дух» — «выплавил» в те времена нестерпимо тяжёлые, что после «русским апокалипсисом» назовут.
А лирический герой К.Д.Бальмонта ещё идёт трудным, тернистым, мучительным путём познания, дух, очевидно, ещё не «выплавив». И даётся ему нечто похожее на откровение, для М.А.Волошина уже ясное, очевидное…
Вот и снова оксюморон – «немые голоса» — человеческому пониманию «не поддающиеся». Впрочем, об этом уже говорилось.
А ещё словно ощущается некий «переход» от языческого мышления к христианскому — впрочем, может быть, это субъективно…
И вот финал, к которому стоит приглядеться, вернее, — вчитаться, размышляя. Итак:
Мне открылось, что Времени нет
Что недвижны узоры планет,
Что Бессмертие к Смерти ведет,
Что за Смертью Бессмертие ждет.
В Царствии Небесном и на отразивших Его Образах иконописных нет ни времени, ни пространства земного, ни силы земного тяготения – они то, что предназначалось, уже «исполнили».
А почему «узоры планет» недвижны? Возможно, говорит поэт о Вечности. Как сказал в одном из последних произведений своих М.А.Волошин, «море и земля извечно те же». А уж Небеса прежде всего…
Как может Бессмертие к Смерти привести? Что имел в виду автор этих строк? Наверное, тайна сия с ним и осталась.
А вот строка последняя, думаю, каждому христианину ясна — потому что смерть побеждена Воскресением Христовым.
Произведение невольно навевает мысли о том, что лирический герой совершает очень нелёгкий подъём в гору – вернее, словно ощущаешь это мучительное в чём-то восхождение. Только «гора» сия «нематериальна».
Восхождение… Вспоминаются невольно и другие, созданные несколькими годами раньше строки поэта:
Я мечтою ловил уходящие тени,
Уходящие тени погасавшего дня,
Я на башню всходил, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.
И чем выше я шел, тем ясней рисовались,
Тем ясней рисовались очертанья вдали,
И какие-то звуки вдали раздавались,
Вкруг меня раздавались от Небес и Земли.
Чем я выше всходил, тем светлее сверкали,
Тем светлее сверкали выси дремлющих гор,
И сияньем прощальным как будто ласкали,
Словно нежно ласкали отуманенный взор.
И внизу подо мною уж ночь наступила,
Уже ночь наступила для уснувшей Земли,
Для меня же блистало дневное светило,
Огневое светило догорало вдали.
Я узнал, как ловить уходящие тени,
Уходящие тени потускневшего дня,
И все выше я шел, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.
Уходящие тени, дрожащие ступени – как и в предыдущем произведении, отражают внутреннее состояние лирического героя. Здесь тоже звуки его окружают – и, подобно теням, ускользают. Как всё зыбко, непостоянно вокруг…
Один из очень ярких примеров того, что символизмом зовётся – лирический герой «прочь от земли» устремляется. И «центром» произведения становится антитеза дня и ночи — а по сути – земли и… трудно сказать «Небес», скорее всего того, что там высоко в горах и разуму человеческому непостижимо…
Оба произведения от первого лица написаны, оттого что, как было уже сказано, отражают внутренние переживания, нелёгкий путь духовный.
А ещё кажется, что лирический герой, «ловящий уходящие тени», в большей степени одинок, чем в «Снежных цветах». Там после долгих сомнений, мучений всё же происходит постижение Истины, а здесь только и остаётся, что снова «ловить уходящие тени».
Итак, «прочь от земли» только не очень понятно куда – потому и «дрожат ступени» — и в начале, и в финале…
Многогранный образ теней, присущий и символизму, и более ранней литературе…
Вот начинается с него произведение поэта и религиозного философа В.С.Соловьёва:
В сне земном мы тени, тени…
Жизнь — игра теней,
Ряд далеких отражений
Вечно светлых дней.
Но сливаются уж тени,
Прежние черты
Прежних ярких сновидений
Не узнаешь ты.
Серый сумрак предрассветный
Землю всю одел;
Сердцем вещим уж приветный
Трепет овладел.
Голос вещий не обманет.
Верь, проходит тень,—
Не скорби же: скоро встанет
Новый вечный день.
Невозможно не увидеть, что финал — отражение одной из любимых русскими писателями разных времён, всеобъемлющей темы пасхальной. «Новый вечный день» приходит на смену «игре теней» — проясняются душа и сознание – оттого и преисполнены надежды и радости написанные хореем строки.
Нельзя и не ощутить, что произведения К.Д. Бальмонта – хотя бы здесь приведённые, отражают мучительный путь познания, но всё же в этом прекрасном стихотворении, что «в центре» «Снежных цветов», радости отнюдь не преисполненном, о чём мы ранее уже говорили, звучит та же мысль: «Смерть побеждена» — «За Смертью Бессмертие ждёт». Звучит после очень нелёгких искушений, испытаний на достигнутой «вершине».
Удивительное произведение, так непохожее на остальные из цикла «Снежные цветы»!
Потому надо ещё кое-что добавить – но в следующей главе…
Глава третья «О духовной «кульминации…»
«За Смертью Бессмертие ждёт» — кажется, что такие слова — логическое завершение не только стихотворения, но и всего цикла – а что ещё сказать?
Однако, нет, – это удивительно стихотворение, столько мыслей и чувств пробуждающее, – лишь середина – «центр», как было уже сказано…
Снова обратимся к другому поэту-символисту М.А.Волошину и снова вспомним, что любое направление вторично по сравнению с мыслями, образами, чувствами. Некое «обрамление» внутреннего содержания. Почему вспомнили об этом? Потому, что обращались уже и обратимся ещё и к другим направлениям Серебряного века, и к поэзии века «золотого».
Вспомним снова цикл из двадцати произведений М.А.Волошина – «Киммерийскую весну», который, конечно же, много больше по времени и пространству, чем «Снежные цветы». И всё же…
Тоже почти «в центре» цикла произведений о киммерийской весне стихотворение, которое незамеченным остаться не может. Строки о «возносящемся над седым холмом» Юпитере, о «певучем пламени» в душе, о воплощающей душу лирического героя «переполненной светами» чаше. (См. «Преддверие Пути Христианского»).
Только у М.А.Волошина все переполнено радостью, как душа лирического героя, – светом, а в стихотворении К.Д.Бальмонта словно открываются одна за другою «двери» познания – и переполнены душа и мысли если не страхом в привычном понимании, то трепетом перед неизведанным, перед тем, что разумом не постичь.
Снова вспоминается век «золотой» и лирический герой великого А.А.Фета:
И с замираньем и смятеньем
Я взором мерил глубину,
В которой с каждым я мгновеньем
Всё невозвратнее тону.
(См. также «Звезда, в литературе русской просиявшая». Гл.3). Кажется, автор «Снежных цветов» похожий трепет ощущает – трепет перед тем, что людям на земле познать не дано. Лирический герой А.А.Фета ощущает себя «первым жителем Рая», а лирический герой К.Д.Бальмонта приходит к мысли, что «за Смертью Бессмертие ждет», к чему мы каждый раз возвращаемся. Мысли фактически об одном…
И, наконец, как мы сказали уже в предыдущей главе, стихотворение, завершающееся мыслью о бессмертии души человеческой, находится в цикле не в начале, не в финале, а в середине. А потому можно назвать его духовной «кульминацией» — таких мыслей и образов нет в произведениях цикла ни до, ни после. Есть образы призраков, сказочных царств, а в последнем произведении лирический герой ассоциирует себя с ветром, что прикасается ко всему окружающему мирозданию, что «забвеньем веет». Несколько похоже на образы дохристианские – Сварога, например.
А христианское понимание мира только здесь, где сказано, что «за Смертью Бессмертие ждет»...
О счастье мы всегда лишь вспоминаем.
А счастье всюду. Может быть, оно —
Вот этот сад осенний за сараем
И чистый воздух, льющийся в окно.
В бездонном небе легким белым краем
Встает, сияет облако. Давно
Слежу за ним… Мы мало видим, знаем,
А счастье только знающим дано.
Окно открыто. Пискнула и села
На подоконник птичка. И от книг
Усталый взгляд я отвожу на миг.
День вечереет, небо опустело.
Гул молотилки слышен на гумне…
Я вижу, слышу, счастлив. Все во мне.
Отчего обращаемся мы напоследок к строкам стихотворения «Вечер» И.А.Бунина? Оттого, что и здесь главная мысль не в начале, не в финале, а в самом «центре». А после что-то вроде «дополнения» к главному.
«Счастье только знающим дано» — мысль эта так или иначе звучит и у поэта, творчество которого ни к одному направлению не относится, и у обоих поэтов-символистов. Да у очень многих ещё.
Только лирический герой одного из них, изнемогая от усталости, пробирается к «знаниям» по тернистому пути, другой возносится, преисполненный света и радости, а третьему словно всё давно уже ясно, может быть, уже давно выстрадано, потому что в стихотворении лишь созерцание столь близкого русскому сердцу вечернего пейзажа.
«Счастье только знающим дано» — знающим, что смерть побеждена Воскресением Христовым – и потому «за Смертью Бессмертие ждет»…
А о других мыслях, чувствах и образов поэзии К.Д.Бальмонта в следующих главах.
Глава четвёртая «Гимн Создателю»
«Счастье только знающим дано» — знающим Христа, хоть в меру разумения своего несовершенного.
А как предстаёт пред нами Образ Пресвятой Троицы — Ипостасей Её в поэзии К.Д.Бальмонта? Обратимся к нескольким произведениям, созданным им в разные годы…
Совсем недавно – тоже в связи с юбилеем, отдавая дань уважения, беседовали мы о поэзии М.А.Волошина. Чем-то творчество этих двух поэтов похоже – оттого и прозвучало в исследовании «Преддверие Пути Христианского» созданное чуть позже «Снежных цветов» замечательное произведения К.Д. Бальмонта, о которому мы немедленно обратимся:
Тот, пред Кем, Незримым, зримо
Все, что в душах у людей,
Тот, пред Кем проходят мимо
Блески дымные страстей, —
Кто, Неслышимый, услышит
Каждый ропот бытия,
Только Тот бессмертьем дышит,
В нераздельно-слитном я.
Тот, в чьем духе вечно новы
Солнце, звезды, ветер, тьма,
Тот, Кому они — покровы
Для сокрытого ума, —
Тот, Кто близко и далеко,
Перед Кем вся жизнь твоя
Точно радуга потока, —
Только Тот есть вечно — я.
Все закаты, все рассветы
В нем возникли и умрут,
Все сердечные приметы
Там зажглись, блистая — тут.
Все лучи в росе горящей
Повторяют тот же лик,
Солнца лик животворящий,
В Солнце каждый луч возник.
Все, что — здесь, проходит мимо,
Словно тень от облаков.
Но очам незримым — зрима
Неподвижность вечных снов.
Он живет, пред Кем проводит
Этот мир всю роскошь сил,
Он, Единый, не уходит,
В час захода всех светил!
«Вечерняя молитва», написанная несколько непривычным для этого «бодрым» хореем.
Повторяться не стоит – напомним лишь о самом главном, а ещё о том, что пока не прозвучало. Само Имя Божие не названо ни разу, но Он и в Кириллице как Имя буквы означает Господа.
Подобно четвёртой части «Снежных цветов» присутствует здесь, конечно, Образ Вечности – «неподвижность вечных снов», как «недвижные узоры планет». А как может не быть его?! (См. гл.2)
Несмотря на название нет в стихотворении привычного обращения к Создателю – а звучат строки эти подобно гимну. Возможно, даже очевидно, что «движение» души у лирического героя К.Д. Бальмонта не столь выспреннее по сравнению с лирическими героями упоминаемых ранее М.А.Волошина или В.С.Соловьёва, да и не только. Но достигнутое «умозаключение», что «Он, Единый, не уходит, в час захода всех светил!» звучит торжественно…
И снова невозможно не увидеть, как «принимает» К.Д. Бальмонт некую «эстафету» от великой оды Г.Р.Державина с неизмеримой глубины названием «Бог». Только мы, чтобы не повторяться, к другим строкам обратимся. (См. «Преддверие Пути Христианского»).
…Но огненны сии лампады,
Иль рдяных кристалей громады,
Иль волн златых кипящий сонм,
Или горящие эфиры,
Иль вкупе все светящи миры,
Перед Тобой — как нощь пред днём.
Как пред Тем, который «не уходит, в час захода всех светил!».
И, конечно, как не вспомнить эти слова поэта и учёного М.В.Ломоносова?
Сия ужасная громада —
Как искра пред тобой одна,
О коль пресветлая лампада
Тобою, Боже, возжжена
Для наших повседневных дел,
Что ты творить нам повелел!
Конечно, пространство оды неизмеримо больше, и не говорит К.Д.Бальмонт о том, что Создатель «творить повелел», но как было уже сказано, воспевает Величие Творца – Его Безначальность и Бесконечность!
А значит… Об этом в следующих главах…
Глава пятая «Умение служить Слову»
Умей творить из самых малых крох.
Иначе для чего же ты кудесник?
Среди людей ты божества наместник,
Так помни, чтоб в словах твоих был бог.
В лугах расцвел кустом чертополох,
Он жесток, но в лиловом он – прелестник.
Один толкачик – знойных суток вестник.
Судьба в один вместиться может вздох.
Маэстро итальянских колдований
Приказывал своим ученикам
Провидеть полный пышной славы храм
В обломках камней и в обрывках тканей.
Умей хотеть – и силою желаний
Господень дух промчится по струнам.
Одна из главных тем всей русской литературы – Образ Слова, что было в Начале, — и Образ того, кто слово это несёт людям. «Иначе для чего же ты кудесник», если сделать этого не можешь?!
Призыв и напоминание о великой ответственности за сказанное — и за созданное произведение в целом. Потому что ты для служение Самим Создателем избран…
Стихотворение К.Д.Бальмонта звучит словно некий «вывод», «итог» — и созданы строки эти приближающимся к полувековому возрасту поэтом – значительно позже, чем те, о которых речь велась ранее. Главное, о чём говорит поэт, – а здесь, думаю, именно так более уместно, — и в начале, и в финале произведения.
«Так помни, чтоб в словах твоих был бог» — иначе, всё лишается смысла, «»рассыпается, как бы ни было привлекательно внешне. И все произведения, на тему эту говорящие, словно «продолжают» ставшие крылатыми слова и мысли того, кого Солнцем русской поэзии величают:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».
Будто создал великий поэт некую «хрестоматию», «научающую», как всё великое создаётся. И почти век спустя вторит ему поэт Серебряного века.
«Умей хотеть» — хотеть быть «божества наместником», исполнять Волю Господа, хотеть жизнь свою на алтарь высокого, боговдохновенного искусства, на алтарь Слова Божьего принести – думаю, все помнят, как пророк в стихотворении А.С.Пушкина от всего наносного, всего греховного «очищается» – и только после этого идёт «глаголом жечь сердца людей». Помнят, что Пророк Исайя, на основе Книги которого создано главное произведение всей русской литературы, принял мученическую смерть…
«Умей хотеть» и творить – потому что, как сказано в последнем труде кн. Е.Н.Трубецкого, «у человека, не взрастившего свой талант, он отнимается и передаётся другому». Звучит мысль эта и в произведении К.Д.Бальмонта, в эпоху «перелома» созданном. И подобно «Пророку» А.С.Пушкина становится оно неким духовным «завещанием» — начиная с названия…
Вроде бы всё…Но если ещё раз внимательно прочитать шестнадцать строк К.Д.Бальмонта, то невозможно не увидеть, как в раскрытии мысли, в «научении» мудрости словно «помогают» лирическому герою и хорошо известное русским людям искусство Италии, и, конечно, русская природа – окружающее мироздание – даже не самые привлекательные внешне образы – чертополох, толкачик – но и они творения Божии…
А потому, чтобы показать единство образов и мыслей, обратимся к творчеству ещё одного русского поэта, что в мир спустя четыре десятилетия пришёл:
Я учился траве, раскрывая тетрадь,
И трава начинала, как флейта, звучать.
Я ловил соответствие звука и цвета,
И когда запевала свой гимн стрекоза,
Меж зелёных ладов проходя, как комета,
Я-то знал, что любая росинка – слеза.
Знал, что в каждой фасетке огромного ока,
В каждой радуге ярко стрекочущих крыл
Обитает горящее слово пророка,
И Адамову тайну я чудом открыл.
Удивительно, но произведение А.А.Тарковского создано поэтом примерно в том же возрасте – на полувековом рубеже. Тогда, когда есть ещё силы для творческих свершений, но и опыт выстраданный тоже. Оттого и звучит дважды «знал», а потом ещё – «учился», «открыл тайну», благодаря стремлению к познанию того, как мироздание Божие воплощает Слово «пророка», Слово, что было в Начале…
Стихотворение иное по ритму и, наверное, в большей степени отражающее внутренний мир, опыт, о котором мы уже сказали, – оттого и звучат в произведении большей частью глаголы прошедшего времени…
Однако, «наставлять», как должно «хотеть» и «уметь», невозможно, не пережив самому, не поняв, не ощутив.
И говорить о том, как «учился траве, раскрывая тетрадь, как «ловил соответствие звука и цвета» и, наконец, как «чудом открыл» «Адамову тайну», невозможно лишь для того, чтобы «превознестись» над «собеседником» — иначе, дар сей отнят будет. В стихотворении А.А. Тарковского тоже звучит желание духовным опытом, духовными познаниями поделиться.
И без веры в Троицу Единосущную и Нераздельную как основу всего мироздания ни познавать, ни знания передавать не получится…
А какие ещё образы навевает К.Д.Бальмонту познание Творца Неба и земли, побеседуем в следующей главе…
Глава шестая «Наставляющая колыбельная»
Спи, дитя, счастливым сном,
Целый мир уснул кругом.
Спи же, спи, родимый мой,
Я поплачу над тобой.
Предо мной священный лик
На твоём лице возник,
Твой Создатель здесь, во сне,
Горько плакал обо мне.
Как невинное дитя,
Плакал, глазками блестя,
О тебе и обо всех,
И слезами смыл наш грех.
И теперь глядит, любя,
Он с улыбкой на тебя,
В снах ребёнка спит он сам.
Мир земле и небесам.
Это — единственный в нашей беседе пример перевода, сделанного К.Д.Бальмонтом — перевода известного английского поэта У. Блейка, — но любой перевод воплощает некое единство культур – то, что русская философская мысль в лице И.А.Ильина называет «сверхнациональным». Не станет же никто переводить то, что душу не затронуло. А Этот Образ не затронуть не может — ни душу русскую, ни душу англичанина.
Перед нами финал произведения, что отражает мысль, звучащую и в предыдущих главах…
Итак, занимающая немалое место и в русской, и в мировой литературе колыбельная.
Думаю, при чтении строк перевода вспоминаются невольно и эти, хорошо всем известные, написанные А.Н. Майковым – тоже четырёхстопным хореем:
Спи, дитя моё, усни!
Сладкий сон к себе мани:
В няньки я к тебе взяла
Ветер, солнце и орла
Улетел орёл домой;
Солнце скрылось под водой;
Ветер, после трёх ночей,
Мчится к матери своей.
Ветра спрашивает мать:
“Где изволил пропадать?
Али звёзды воевал?
Али волны всё гонял?”
“Не гонял я волн морских,
Звёзд не трогал золотых;
Я дитя оберегал,
Колыбелочку качал!”
Столь близкие душе русской фольклорные образы, столь трогательные слова ветра…
Да и вообще колыбельная чаще всего несёт в себе нравственное начало – младенца надо не только успокоить, но и воспитать, даже сейчас – по мере его разумения.
Вспоминаются невольно стихи М.Ю.Лермонтова о казачке, что в песне предсказывает судьбу сына – будущего воина, который пойдёт по стопам отца – думаю, все с детства помнят о матери, что даст уезжающему на войну сыну «не дорогу образок святой».
А вот строки Великого Князя К.К.Романова, обращённые к сыну Иоанну, которые невозможно читать без трепета душевного:
Будь же ты верен преданьям
Доброй, простой старины;
Будь же всегда упованьем
Нашей родной стороны!
С верою твердой, слепою
Честно живи ты свой век!
Сердцем, умом и душою
Русский ты будь человек!
Пусть тебе в годы сомненья,
В пору тревог и невзгод,
Служит примером терпенья
Наш православный народ.
Невозможно, зная о трагической гибели князя Иоанна, от рук бесноватых палачей принятой. И если не все знают о ней, то нельзя не увидеть здесь бездонный по глубине своей «пласт» русской культуры, русского нравственного начала от Христа и Матери Его Пречистой неотделимого.
И у К.Д.Бальмонта говорится по сути о страданиях Христа, за нас принесённых – просто детям так понять проще. Плакал Христос о людях, на путь греха вставших, о не ведающих, что творят.
А ещё вспоминаются, конечно же, слова Спасителя, повелевшего пропустить к Нему детей и знаменитые слова Его: «Будьте как дети», а без того не наследовать людям Царствия Небесного.
Оттого «в снах ребёнка спит он сам» — потому, как сказал И.Ф.Анненский, в детских слезах «Христос, весь, со всем своим сияньем». У родоначальника серебряного века Образ Христа, наверное, лишь в этом стихотворении, что называется «Дети».
Для К.Д. Бальмонта, как и для великого его предшественника, тема, о которой мы в этой главе беседуем, не самая, конечно, главная, не самая «актуальная». Но всё же она есть – потому что перед нами всё-таки поэзия, созданная христианами…
А какими ещё словами обращается вслед за своим лирическим героем К.Д.Бальмонт к Создателю, — об этом беседа дальше…
Глава седьмая — завершающая «Беседа» с Творцом»
Господь, Господь, внемли, я плачу, я тоскую,
Тебе молюсь в вечерней мгле
Зачем Ты даровал мне душу неземную —
И приковал меня к земле?
Я говорю с Тобой сквозь тьму тысячелетий,
Я говорю Тебе, Творец,
Что мы обмануты, мы плачем, точно дети,
И ищем где же наш Отец?
Когда б хоть миг один звучал Твой голос внятно,
Я был бы рад сиянью дня,
Но жизнь, любовь, и смерть все страшно, непонятно,
Все неизбежно для меня.
Велик Ты, Господи, но мир Твой неприветен,
Как все великое, он нем,
И тысячи веков напрасен, безответен
Мой скорбный крик «Зачем? Зачем?..»
Наверное, такие чувства хоть раз в жизни посещали многих как искушение. Потому что человек слаб – и овладевает им иногда ощущение оставленности Творцом, особенно, когда беда неожиданно приходит, когда словно мир вокруг рушится, когда люди словно «обмануты». Творцом «обмануты»? Нет, конечно, — «обмануты» своими заблуждениями, своим неведением. Оттого и звучит во всём «пространстве» произведения безответный вопрос: «Зачем»? Зачем люди живут и мучаются?
Стихотворение написано раньше многих, о которых говорилось ранее. (См. предыдущие главы). «Слава Богу за боль и за радость» «прозвучит» в стихах К.Д.Бальмонта несколько позже, а пока раздаётся «скорбный крик «Зачем?…
Мы не раз уже говорили о символизме как направлении, которому принадлежит большей частью своею творчество поэта. Вот и здесь:
Зачем Ты даровал мне душу неземную —
И приковал меня к земле?
Вспоминается, конечно, «бескрылый дух, землёю полонённый, себя забывший и забытый бог» В.С.Соловьёва – и всё же эта тоска невозможности от земли оторваться – лишь «сопровождение», если угодно. Главное в стихотворение К.Д.Бальмонта – потеря своего «пути», даже, наверное, — потеря смысла жизни. Его «Зачем?», «Ради чего?» остаются без ответа.
И всё же нет здесь ропота в привычном смысле, а пронизано всё и отчаянием, и мучительным поиском ответа на главный вопрос одновременно – им по сути начинается, им же и завершается…
Ф.М.Достоевский устами одного из героев говорит о том, что многое на земле от человека скрыто, но взамен того дарована живая связь с Христом. И лирический герой К.Д.Бальмонта мучительно связь эту ищет, даже в отчаянии осознавая, что «непонятный ему» Творец всё же Отец Наш…
Только «ответа» на мучительный вопрос лирический герой пока не нашёл – потому всё кругом «страшно, непонятно»...
И вот ещё одно произведение, в те же годы созданное, в котором ответ, может быть, ещё и не найден, но всё же виден уже свет среди окружающей тьмы, мрака неизвестности:
Господи Боже, склони свои взоры
К нам, истомленным суровой борьбой,
Словом Твоим подвигаются горы,
Камни как тающий воск пред Тобой!
Тьму отделил Ты от яркого света,
Создал Ты небо, и Небо небес,
Землю, что трепетом жизни согрета,
Мир, преисполненный скрытых чудес!
Создал Ты Рай — чтоб изгнать нас из Рая.
Боже, опять нас к себе возврати,
Мы истомились, во мраке блуждая,
Если мы грешны, прости нас, прости!
Не искушай нас бесцельным страданьем,
Не утомляй непосильной борьбой,
Дай возвратиться к Тебе с упованьем,
Дай нам, о Господи, слиться с Тобой!
Имя Твое непонятно и чудно,
Боже Наш, Отче Наш, полный любви!
Боже, нам горько, нам страшно, нам трудно,
Сжалься, о, сжалься, мы — дети Твои!
Стихотворение с неисчерпаемой глубины названием – «Молитва». Сколько же «молитв» литературных, очень разных по настроению, мироощущению создано в лоне культуры христианской – православной, особенно!
Здесь же, у К.Д.Бальмонта, удивительным образом сочетается восхваление Творца Неба и земли, присущее прежде всего одам великих М.В.Ломоносова и Г.Р.Державина, к которым мы уже не раз обращались, с молитвой со слезами на глазах и в душе.
И, конечно, невозможно, читая эти строки, не вспомнить о блудном сыне, стоящем в покаянии на коленях перед отцом.
Светил возженных миллионы
В неизмеримости текут,
Твои они творят законы,
Лучи животворящи льют.
Но огненны сии лампады,
Иль рдяных кристалей громады,
Иль волн златых кипящий сонм,
Или горящие эфиры,
Иль вкупе все светящи миры —
Перед тобой — как нощь пред днем.
И словно «продолжает» создавать образы, подобные державинским, К.Д.Бальмонт.
Словом Твоим подвигаются горы,
Камни как тающий воск пред Тобой!
Тьму отделил Ты от яркого света,
Создал Ты небо, и Небо небес,
Землю, что трепетом жизни согрета,
Мир, преисполненный скрытых чудес!
Начинается стихотворение с горячей молитвы – такой, когда она – «спасательный круг» в житейском море, последняя надежда в окружающем мраке подступающих к человеку скорбей.
И продолжается после гимна Создателю, когда возникает один из главных образов литературы — потерянный Рай.
Христос страданием своим и Воскресением открыл запертые по грехам людей Врата. Однако, как сказал один из Отцов Церкви, Он не спасёт нас «без нас» — без горячего желания, без старания людей «вернуться».
Сейчас «горько… страшно…трудно», но всё же звучит здесь в отличие о предыдущего произведения надежда быть услышанными Творцом – потому что мы дети Его.
О том и молит Создателя лирический герой, отражая, наверное, чувства очень и очень многих, «истомившихся», «во мраке блуждающих».
Молит, прося прощение, принося покаяние – потому что, как скажет уже в двадцатом веке знаменитый Иеромонах Роман, «покаянье дарит исцеление»…
И вот главный «вывод» всего сказанного ранее – десять строк о Главном:
Одна есть в мире красота.
Не красота богов Эллады,
И не влюбленная мечта,
Не гор тяжелые громады,
И не моря, не водопады,
Не взоров женских чистота
Одна есть в мире красота —
Любви, печали, отреченья,
И добровольного мученья
За нас распятого Христа.
О Христе как Высшей Красоте говорил Ф.М.Достоевский. Воплотилась эта мысль во всей жизни русской – вспомнить хотя бы знаменитое «как мера и красота скажет» — изначально «сяжет», и слова: «нелепо», устаревшее «безлепица», от «лепоты» — т.е. «красоты» образованные. Оттого и говорили русские писатели о «Красоте Страдания», которое искали и в европейской литературе – в творчестве О.Уайльда, например…
Всё стихотворение К.Д.Бальмонта словно построено на антитезе Красоты «за нас распятого Христа» и всего в произведении упомянутого. Сначала говорится по сути о победе Христианства над многобожием языческой культуры, оставшимся лишь как «памятник». А далее возникают образы земной красоты и земной любви, Господом созданной, — и конечно, как скажет век спустя упомянутый ранее Иеромонах Роман, «кто ж меняет Творца на творенье»?
Если не знать времени написания стихотворения, то кажется, что «выводом», с которым не поспорить, завершает поэт свой жизненный путь. А ему тогда и тридцати не было – и после он ещё почти полвека прожил. Только высказал К.Д.Бальмонт в этих строках Главное для всего мира христианского – и не только, наверное. Высказал то, что вне времени и пространства…
Тем и завершаем нашу беседу. И пусть приуроченное к юбилею поэта исследование поможет углубиться в его творчество и постараться постичь философскую глубину русской поэзии. А «философия» означает «любовь к мудрости»…
Преподаватель 1 категории, член Российского союза писателей, финалист Международного Конкурса «Радоница», участница сборника «Тропа к духовным родникам» при Международном союзе писателей им. Св.Кирилла и Мефодия, лауреат V Международного Конкурса «Славянское слово», лаурет Межрегионального конкурса «Алтарь Отечества» разных лет, финалист Межрегионального конкурса «Есть только музыка одна» — Гайкова Нина Николаевна.
Духовный Союз с Мирозданием Божиим.
(На примере поэзии А.А.Тарковского. Посвящается 115-летию поэта)
Глава первая «О «горящем слове пророка» и «тайне Адамовой».
Я учился траве, раскрывая тетрадь,
И трава начинала, как флейта, звучать.
Я ловил соответствие звука и цвета,
И когда запевала свой гимн стрекоза,
Меж зеленых ладов проходя, как комета,
Я-то знал, что любая росинка — слеза.
Знал, что в каждой фасетке огромного ока,
В каждой радуге яркострекочущих крыл
Обитает горящее слово пророка,
И Адамову тайну я чудом открыл.
Размышление человека, поэта, к полувековому рубежу приближающегося. Размышление о сути, о предназначении Слова, о постижении Главной Тайны. Один из «вариантов», если угодно, того, что отразил А.С.Пушкин в главном произведении всей русской литературы – «Пророке». И здесь во всём мироздании «Обитает горящее слово пророка» — «горящее» — оттого, быть может, что слово «серафим» означает «огненный», оттого что любовь горит, подобно свече – а без любви всё, в произведении отражённое, невозможно. Наконец, пламя свечи, к «небесам горящее», отражено и в куполе православного храма, как заметил когда-то князь Е.Н.Трубецкой…
А «огромное око» кого? Возможно речь не только о Вечном Мироздании – в иконографии отражает оно Образ Творца Неба и земли, даже есть такая, хоть и нечасто встречающаяся Икона – Недрёманое Око. Нам Его видеть не положено, а Ему жизнь каждого из нас видна…
Только если лирический герой «Пророка», очистившись от наносного, Истину видеть мешающего, постигает «неба содроганье, и горний ангелов полет, и гад морских подводный ход, и дольней лозы прозябанье», то здесь лирический герой «движение» мироздания Божьего словно уже «постиг», словно шестикрылый серафим уже коснулся и глаз, у ушей, и души, и уст. Оттого и не говорится в произведении о мучительных духовных исканиях, без которых, конечно, невозможно «учиться траве» и «ловить соответствие звука и цвета». Оттого-то в середине стихотворения дважды звучит слово «знал» — а «познавал» ранее – до создания этих строк.
И анапест, коим стихотворение написано, всегда усиливает философский настрой или грусть. Впрочем, грустить вроде бы не о чем – только, наверное, прикосновение к сферам духовным не просто задуматься заставляет, а сотрясает душу — до самого дна.
Вспоминается почему-то:
Я постиг в мимолетном намек,
Я услышал таинственный зов,
Бесконечность немых голосов
К.Д.Бальмонта – и не только из-за анапеста, а потому, что и в этих строках говорится о познании. Только, нет, наверное, в строках, с которых мы начали, грусти символизма, что в «Снежных цветах» – вернее – грусть «иная». (См. «О мыслях, чувствах и переживаниях творчества К.Д.Бальмонта».) Есть только «слеза» в образе росинки. И для того, чтобы «плакать», «причин» у мироздания немало – прежде всего грехи людей. Только автор на том мысли не заостряет – сказал – и продолжил размышление о познании…
Родился автор этих строк на сорок лет позже К.Д.Бальмонта. Кто же он? Ветеран Великой Отечественной войны, веру в душе и стихах сохранивший – за то и не печатавшийся до «Времени перемен» несмотря на заслуги военные и старания именитых поэтов. Творчество его можно назвать «постсеребряным веком» поэзии русской – потому что рос будущий писатель в Царской России. Он Арсений Александрович Тарковский…
А об участии его в сражениях Великой Отечественной не только из уважения к нему и к истории нашей сказано.(См. Благословенное русское воинство. Ч.3. «Историческая и Личная Причастность Бессмертию»). Об этом несколько позже.
А пока… Траву, росинками покрытую, видел каждый, но постигает её причастный Тайне Мироздания, осознавший, что
В любой букашке и любом листе,
В мерцаньи звёзд и на земле унылой,
Куда ни глянь – повсюду и везде
Таится Оживляющая Сила —
как напишет почти через сорок лет Иеромонах Роман. И всё тогда вокруг становится живым – Вечности причастным. И столь необычное слово «яркострекочущих» — одно из множества тому «свидетельств»…
Лирический герой «открыл» для себя тайну о Безначальности и Бесконечности Творца. И, наверное, подходит он к Вратам Рая – потому что закрытые для человека по грехопадению Адама, снова отворились они Воскресением Христовым…
А стихотворение продолжается – хотя самое главное уже, видимо, сказано. Чуть позже вернёмся к нему, а сейчас…
Глава вторая «О Слове, «власть от века» имеющем».
(Посвящается скорбной дате 22 июня)
Слово только оболочка,
Пленка, звук пустой, но в нем
Бьется розовая точка,
Странным светится огнем,
Бьется жилка, вьется живчик,
А тебе и дела нет,
Что в сорочке твой счастливчик
Появляется на свет.
Власть от века есть у слова,
И уж если ты поэт
И когда пути другого
У тебя на свете нет,
Не описывай заране
Ни сражений, ни любви,
Опасайся предсказаний,
Смерти лучше не зови!
Слово только оболочка,
Пленка жребиев людских,
На тебя любая строчка
Точит нож в стихах твоих.
Строки, созданные на двадцать с лишним лет раньше — в Победном Сорок Пятом – можно сказать, военная «строка». Стихи, написанные или в перерыве между боями, или сразу после Великой Победы – вослед. Не изображает поэт-ветеран сражений, которые не должно «предсказывать», хоть речь, наверное, не только о самой войне, а размышляет о главном. Думаю, это – одна из его отличительных черт.
«Слово» — произведения с таким названием писали и И.А.Бунин, и Н.С.Гумилёв. И вот перед нами «Слово» А.А.Тарковского — одна из бесчисленных граней Образа Вечного Слова, что было до создания мира, — отличная и от «Пророка» А.С.Пушкина, и от упомянутых выше поэтов, и от того стихотворения самого А.А.Тарковского, что ранее прозвучало. Отличное внешне…
Удивительное стихотворение А.А.Тарковского «Слово» на антитезе построено – вернее на рассуждениях, которые сами себя опровергают. «Слово – только оболочка, пленка, звук пустой», — говорит поэт, но сразу же оказывается, что в слове «бьётся» жизнь, напоминающая пламя свечи.
И оказывается, что «власть от века есть у слова». «От века» — от Начала Времён — от Слова, что было в Начале – «поэтому не стоит повторяться», — как скажет после Б.Ш.Окуджава – неважно, что несколько об ином. А.А. Тарковский и не повторяется – сказанное им всем понятно.
По сути, произведение это об ответственности поэта за Слово, им произносимое, а возможно, и человека вообще – потому что слово «материализуется» — но у поэта миссия особая. Оттого и не должно «ни сражений, ни любви предсказывать», оттого должно «опасаться предсказаний» и смерть не кликать. Для поэтов предсказание собственной смерти «под запретом». Вспоминается, как сбылись «пророчества» и Н.С.Гумилёва, и И.Ф.Анненского, и Н.М.Рубцова. Самое трагическое — Н.С.Гумилёва…
Но да не об этом сейчас. А об Образе Слова и о сопоставление, вернее, – сочетании произведений А.А.Тарковского в разные годы – в разные «эпохи» созданных.
И вот последнее четверостишие, снова опровергающее, что слово – «звук пустой»:
Слово только оболочка,
Пленка жребиев людских,
На тебя любая строчка
Точит нож в стихах твоих.
И забывать о том нельзя, невозможно, особенно, когда идут сражения, когда каждая минута может стать последней на земле – и предстоит Суд Божий…
Вспоминается невольно, как в одном из московских храмов создал иконописец Образ Страшного Суда, пред которым стоят русские воины разных времён – в том числе и в форме времён Великой Отечественной. Надо ли ещё что-то говорить? …
А поэт был русским воином, прожившим после великих сражений более сорока лет и, как мы помним, сказавшим, что во всём мироздании обитает «горящее слово пророка».
Глава третья «Припадающий к лону родимому…»
(Посвящается скорбной дате 22 июня)
Мы начали беседу с того, как лирический герой «учился траве, раскрывая тетрадь» — «траве», которую можно назвать, наверное, символом вечного обновления – каждый год прорастает — и словно жизнь каждый раз заново начинается…
И есть у А.А.Тарковского стихотворение с загадочным, философским названием «Книга травы». Наверное, говорит он о единстве вечно обновляющейся жизни и познания, что образ книги символизирует:
О нет, я не город с кремлем над рекой,
Я разве что герб городской.
Не герб городской, а звезда над щитком
На этом гербе городском.
Не гостья небесная в черни воды,
Я разве что имя звезды.
Не голос, не платье на том берегу,
Я только светиться могу.
Не луч световой у тебя за спиной,
Я — дом, разоренный войной.
Не дом на высоком валу крепостном,
Я — память о доме твоем.
Не друг твой, судьбою ниспосланный друг,
Я — выстрела дальнего звук.
В приморскую степь я тебя уведу,
На влажную землю паду,
И стану я книгой младенческих трав,
К родимому лону припав.
Здесь не только отражено нередко встречающееся в поэзии единение, вернее, — единство лирического героя с окружающим мирозданием. Приглядимся – многие строки стихотворения начинаются с отрицания. И каждый раз лирический герой словно уничижает своё «я» перед окружающим мирозданием, которое в любом случае несравненно больше. «Не город, а герб, не герб, а звезда над щитком», наконец, «не дом, а память о доме» и т.п. Не унижается, не «рассыпается в прах» — а подчёркивает каждый раз величие того, что его окружает, желая с мироздание слиться.
Кажется, всё это вне времени – и только «выстрела дальнего звук» напоминает, что создано произведение, как и «Слово», в последний год военный. (См. Благословенное русское воинство. Ч.3. «Историческая и Личная Причастность Бессмертию»).
И если знать об этом, то причастность мирозданию воспринимается с собой остротой – ведь тогда можно было в следующий миг навсегда распрощаться, расстаться с жизнью, «на влажную землю упав». Но это не конец, не «два метра под землёю», это — нераздельное единство с Вечным Мирозданием — и «продолжение» в Вечности…
Малым зернышком упаду в тебя,
Спелым колосом вернусь –
напишет почти через тридцать лет Р.И.Рождественский, тщетно пытавшийся уговорить советских идеологов стихи А.А.Тарковского напечатать. Напишет о земле, с которой у человека и «сердце общее, и «память общая», и «солнце общее», и «песня общая, и «горе общее, и «радость общая». Похожие мысли и чувства – только у А.А.Тарковского словно всё в несколько ином «масштабе» — вселенском, наверное. И Книга, Мудрость воплощающая, неотделима от Священного Писания…
А вот его стихотворение, почти через двадцать лет после Великой Победы созданное – словно некий «итог», хоть будет ещё поэту на земле более четверти века отпущено:
Я ветвь меньшая от ствола России,
Я плоть ее, и до листвы моей
Доходят жилы влажные, стальные,
Льняные, кровяные, костяные,
Прямые продолжения корней.
Есть высоты властительная тяга,
И потому бессмертен я, пока
Течет по жилам — боль моя и благо —
Ключей подземных ледяная влага,
Все эр и эль святого языка.
Хотя, почему обязательно итог? Наверное, в понимании сказанного кроется Тайна Жизни, Тайна Бессмертия. А утративший видение, ощущение этой живой связи теряет смысл всего, на земле происходящего. Глубинная связь с Землёю, что Родиной именуется, неотделима от корневой связи с родным словом – словом святым, «власть от века имеющим», – со всеми «эр и эль святого языка»…
И вспоминаются невольно строки Героя Отечества Первой Мировой – Н.С.Гумилёва, тоже в годы сражений созданные:
Золотое сердце России
Мерно бьется в груди моей.
«Бьётся» оно и в лирическом герое А.А.Тарковского, войну прошедшего и с победой вернувшегося.
Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть –
воскликнул идущий в бой лирический герой Н.С.Гумилёва – по сути — сам поэт.
Я призван к жизни кровью всех рождений
И всех смертей, я жил во времена,
Когда народа безымянный гений
Немую плоть предметов и явлений
Одушевлял, даруя имена –
говорит о своём предназначении – предназначении поэта другой «носитель мысли великой» — лирический герой А.А.Тарковского…
И вот финал его стихотворения:
Его словарь открыт во всю страницу,
От облаков до глубины земной.
— Разумной речи научить синицу
И лист единый заронить в криницу,
Зеленый, рдяный, ржавый, золотой…
«Словарь» — так называется произведения. И «Словарь» этот тоже символизирует неразрывную, корневую, кровную связь человека с Родной Землёю, с Родным Словом. Лирический герой пребывает в постоянном «общении», «диалоге» с окружающим его мирозданием…
Тот, кто жизнью живет настоящей,
Кто к поэзии с детства привык,
Вечно верует в животворящий,
Полный разума русский язык —
сказал через три года после Победы другой поэт «постсеребряного» века, чудом в годы репрессий уцелевший — Н.А.Заболоцкий.
Не правда ли, очень похожи они по сути и настоянию с приведёнными здесь стихами А.А.Тарковского?
Словно «перекличка» в Вечности — философская, духовная. Нераздельное единство одухотворённого русского пейзажа со Святым Словом Русским — и с душою того, кто должен единство это до души и разума людей донести…
Глава четвёртая «Благословение Небес на труд поэта»
«Адамову тайну» лирический герой открыл… Что же ещё? Почему после «достигнутой вершины» стихотворение продолжается?
Очевидно, потому, вернее, — для того, чтобы показать, как тайна эта воплощается в творчестве – в нелегком, «мучительном труде» поэта. Для этого она и открылась… И вот:
Я любил свой мучительный труд, эту кладку
Слов, скрепленных их собственным светом, загадку
Смутных чувств и простую разгадку ума,
В слове правда мне виделась правда сама,
Был язык мой правдив, как спектральный анализ,
А слова у меня под ногами валялись…
Слова, конечно, «под ногами валяться» не могут – да и относится лирический герой вслед за самим поэтом к Слову с уважением, благоговением даже. И был язык его «правдив, как спектральный анализ», воплощающий «правду саму». То есть, очевидно, с Небес «сошедший» — «посланный»…
И невозможно не увидеть, что преисполнено всё стихотворение аллегории, ассоциаций — прежде всего с зодчим, наверное, раз присутствует «кладка» стихов. А зодчий всё создаваемое должен в единстве созерцать.
И создаётся произведение искусства подобно тому, как возводится Храм. Храм, от родного пейзажа неотделимый, – потому что всё на Руси устраивалось так, как «мера и красота скажет» — красота духовная…
И еще я скажу: собеседник мой прав,
В четверть шума я слышал, в полсвета я видел,
Но зато не унизив ни близких, ни трав,
Равнодушием отчей земли не обидел,
И пока на земле я работал, приняв
Дар студеной воды и пахучего хлеба,
Надо мною стояло бездонное небо,
Звезды падали мне на рукав.
Вспоминается запись голоса самого поэта, строки эти читающего…
А теперь подумаем над тем, что же сказал нам А.А.Тарковский, к полувековому рубежу приближаясь. Кто такой этот «собеседник»? Возможно, в данном контексте — тот же «шестикрылый серафим» — потому что ангел значит, «вестник» Божий, а Серафим – Высший Чин Ангельский.
В «четверть шума», «в полсвета» — возможно, это — аллегория слов Апостола о мутном стекле, через которое ясно видеть невозможно, но возможно к Истине «приблизиться»…
Говорит же устами «приближающегося» к Святости героя в своём последнем романе Ф.М.Достоевский о том, что многое на земле от нас скрыто, но взамен дарована живая связь с Христом. И лирическому герою А.А.Тарковского дарована – потому что он, «не унизив ни близких, ни трав, равнодушием отчей земли не обидел». Потому что «работал, приняв дар студеной воды и пахучего хлеба». Потому что для поэта Россия – «дом, земля и матерь», как написал он в годы великих сражений (См. Благословенное русское воинство. Ч.3. «Историческая и Личная Причастность Бессмертию»)…
А Храм, как известно, воплощает единство Небес и земли – Родины, с которой корнями духовными связан. Оттого и послало лирическому герою – поэту «бездонное небо» звёзды, что «падали на рукав». Даровано ему было Благословение Божие на «мучительный» и любимый труд, ради которого самой жизни земной не жалко…
Потому, наверное, и стихотворение словно не завершено – каких лишений, каких жертв дар поэта, его предназначение нести Слово Божие ещё потребует? …
Глава пятая «От мира в стороне» — во снах и в «зеркале».
Говорить о скорбях поэта, власти неугодного, не будем – об этом сказано, наверное, «сверх меры». Дай Господи, чтобы не повторилось больше.
Беседа же наша посвящена юбилею А.А.Тарковского — потому обратимся к следующему – в данном исследовании произведению, созданному поэтом, приближающимся к семидесятилетнему рубежу. Стихотворению, прозвучавшему в фильме знаменитого сына поэта – Андрея Арсеньевича Тарковского «Зеркало». (Кстати, этот год для него тоже юбилейный). В фильмах режиссёра стихи его отца звучат неоднократно…
Почему зеркало? Потому что образ этот со Свящённым Писанием нераздельно связан и душу человека «отражает».
«Ибо кто слушает слово и не исполняет, тот подобен человеку, рассматривающему природные черты лица своего в зеркале: он посмотрел на себя, отошел и тотчас забыл, каков он. Но кто вникает в закон совершенный, закон свободы…» (Иак.1:23,25).
«Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода. Мы же все, открытым лицом, как в зеркале взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ от славы в славу, как от Господня Духа» (2-е Кор.3:17,18).
Итак, перед нами во многом выстраданное, очень непростое произведение А.А.Тарковского, где зеркало – один из главных, хоть и не единственных образов – в финале:
И это снилось мне, и это снится мне,
И это мне ещё когда-нибудь приснится,
И повторится всё, и всё довоплотится,
И вам приснится всё, что видел я во сне.
Прежде всего – первые четыре строки начинаются с союза «и». Возможно, это — некое «дополнение» к сказанному ранее, возможно – «итог» прожитого – ведь поэту, как говорилось уже, было почти семьдесят.
А ещё, вернее, прежде всего — «снилось», «снится», «приснится»…
В поэзии роль образа сновидения немалая. Речь, конечно, не о «вещих» снах и гаданиях, которым верила знаменитая Татьяна. Поэт говорит, очевидно, о человеческом сознании, о том, очевидно, что должно постичь за пределами «разумного». Не пытается лирический герой «анализировать» собственные сновидения – ясно же, что речь о том, что и глубже, и шире. Ведь человек – «микрокосмос».
Вот и пытается лирический герой А.А.Тарковского – по сути — сам поэт, «микрокосмос» этот постичь, говоря о духовной связи людей вне времени и пространства, о связи – о единстве разума и души человека с разумом и душою Вселенной.
Потому что «повторится всё, и всё довоплотится» — и «передаст» лирический герой познание своё будущим поколениям – в том числе и детям своим.
Написал же он вскоре после рождения Андрея:
Я первый гость в день твоего рожденья,
И мне дано с тобою жить вдвоем,
Входить в твои ночные сновиденья
И отражаться в зеркале твоем.
В «зеркале» — в душе и в сознании…
Итак, зеркало и сны – главные образы произведения. Потому оставим ненадолго строки загадочного стихотворения поэта «постсеребряного» века и уйдём вглубь поэзии, до него созданной:
Сны и тени
Сновиденья,
В сумрак трепетно манящие,
Все ступени
Усыпленья
Легким роем преходящие,
Не мешайте
Мне спускаться
К переходу сокровенному,
Дайте, дайте
Мне умчаться
С вами к свету отдаленному.
Только минем
Сумрак свода, —
Тени станем мы прозрачные
И покинем
Там у входа
Покрывала наши мрачные.
И «переход сокровенный», и «свет отдаленный» — где они? Ясно, что не в привычном времени и пространстве, как и в любом сне.
Только минем
Сумрак свода, —
Тени станем мы прозрачные
И покинем
Там у входа
Покрывала наши мрачные –
написал А.А.Фет, говоря о «преодолении» земного тяготения, суеты земной, что днём тревожит…
Там, в стороне от нас, от мира в стороне
Волна идёт вослед волне о берег биться,
А на волне звезда, и человек, и птица,
И явь, и сны, и смерть — волна вослед волне —
пишет, словно «продолжая», А.А.Тарковский. Вот уж поистине простор для полёта фантазии!
«Там, в стороне от нас, от мира в стороне…» — у Бога мест много – и земля — лишь одно из них – а что Там, разуму человеческому непостижимо. Мы можем лишь «рисовать» себе образы «сквозь мутное стекло» в силу нашего разумения несовершенного, но всё же за пределы притяжения земного стремящегося. Как в иконографии, например.
Написал же П.А.Флоренский, что сознание, «напитавшись впечатлениями мира духовного», «возвращается» и воплощает «увиденное» в образах земных – видимых, слышимых. Кажется, что-то подобное «происходит» и с лирическим героем А.А.Тарковского, у которого слились воедино «и явь, и сны, и смерть», а оттого всё «повторится», «довоплотится», «приснится» — тоже в единстве …
И прежде, чем продолжить, вспомним великого учёного и поэта века восемнадцатого – думаю, имя его все знают:
Там огненны валы стремятся
И не находят берегов;
Там вихри пламенны крутятся
Борющись множество веков;
Там камни, как вода, кипят,
Горящи там дожди шумят.
Разве не похожи по сути своей созданные поэтом двадцатого века образы на созданное его великим предшественником? Прежде всего тем, что всё «происходящее» Там, а не на земле. «Там» у М.В. Ломоносова тоже «в стороне от нас, от мира в стороне». И повторяется слово это трижды…
А ещё в обоих произведениях присутствует образ волны – огненной или морской — как нечто мгновенное и вечное в одночасье. Волна рассыпается, просуществовав один лишь миг, но на смену ей приходит другая – и так будет вечно.
Но если М.В.Ломоносов говорит о солнце, являющем Величие Божественное, то у А.А.Тарковского образы несколько сложнее. Может быть, символизируют волны Вечность, как только что сказано было, может быть, жизнь человеческую как «миги» существования на земле, в Вечности соединённые. И одно другого не исключает вовсе, а «дополняет»…
«А на волне звезда, и человек, и птица»… Звезда — возможно, та самая, что путь к Началу Спасения указала. Птица – образ, что даже в фольклоре с Раем ассоциируется.
Человек – может быть, первый человек, Творцом созданный. Хотя, может быть, и Пророк. Потому что дальше… Немного позже скажем.
А пока перед нами снова образ снов – на этот раз в поэзии Серебряного века — в стихотворении философа и поэта В.С.Соловьёва:
В сне земном мы тени, тени…
Жизнь — игра теней,
Ряд далеких отражений
Вечно светлых дней.
Но сливаются уж тени,
Прежние черты
Прежних ярких сновидений
Не узнаешь ты.
Серый сумрак предрассветный
Землю всю одел;
Сердцем вещим уж приветный
Трепет овладел.
Голос вещий не обманет.
Верь, проходит тень, —
Не скорби же: скоро встанет
Новый вечный день.
По сравнению с другими приведёнными в исследовании произведениями оно самое радостное, наверное, — и не только потому, что хореем написано. Преддверие рассвета отражает преддверие Нового Вечного Дня – судя по всему, — Воскресения в Жизнь Вечную – оттого и «сердцем вещим уж приветный трепет овладел».
А вся жизнь земная – лишь «сон», «игра теней» по «сравнению» с тем, что Там – в Вечности – в «вечно светлых днях», «отражением» которых жизнь на земле является. Кстати, «отражение» — тоже – образ зеркала…
И вот финал стихотворения А.А.Тарковского. Не говорит поэт о «Новом Вечном дне», но приходит к духовному познанию — познанию того, что жизнь человеческая Вечности причастна:
Не надо мне числа: я был, и есмь, и буду,
Жизнь — чудо из чудес, и на колени чуду
Один, как сирота, я сам себя кладу,
Один, среди зеркал — в ограде отражений
Морей и городов, лучащихся в чаду.
И мать в слезах берёт ребёнка на колени.
Каждый, стремящийся познать, как мы уже сказали то, что пределами, за гранями бытия земного, «был, есмь и будет». И потому образ числа в данном случае словно антитеза Вечной Жизни.
Помните у Н.С.Гумилёва:
Патриарх седой, себе под руку
Покоривший и добро и зло,
Не решаясь обратиться к звуку,
Тростью на песке чертил число.
А лирический герой А.А.Тарковского, судя по всему настрою произведения, обращается к «звуку» — к Слову, что Было в Начале – оттого и дано ему «видеть», то, что «в стороне от нас, от мира в стороне». Оттого и понятий «добра» и «зла» никто «под руку» свою «покорять» не смеет. Оттого он «был, есмь и будет»…
Вспоминаются невольно ещё и строки Н.А.Заболоцкого:
Я разве только я? Я — только краткий миг
Чужих существований…
Только если его лирического героя подобные размышления приводят к трагическому, остающемуся без ответа вопросу, к Создателю обращённому:
Зачем ты создал мир, и милый и кровавый,
И дал мне ум, чтоб я его постиг! —
то финал стихотворения А.А.Тарковского более «оптимистичен».
«Мать в слезах берёт ребёнка на колени» — Земля, с которой корнями навеки связан, о которой поэтом столько пронзительных стихов написано, — Вселенная.
«В слезах» — так разве не о чем плакать, на жизнь людей глядя? Но всё-таки «берёт на колени», причастие Вечности даруя.
Завершение «Благословение «Света Вечернего»
Много ещё произведений, тайну воплощающих, создал великий поэт, талант которого и большинству современников, и следующим поколениям лишь после жизни его земной раскрылся.
Написал он и о «бабочке на Госпитальном саду», имя которой «рисунок», и о том, как «державу природы» должен лирический герой почему-то «рассечь на песню и воды, на сушу и речь».
Написал о домике цвета листвы — цвета жизни – цвета «рая», на который лирический герой «в окошко спальни молился», веря что домик этот «из Рая» на землю «переместился»...
И о том, что, даже «под стопою гения», должно «стать самим собой»…
И множество произведений о Бессмертии Души — во время великих сражений и через десятилетия после Победного Сорок Пятого. (См. также «Благословенное русское воинство». Ч.3. «Историческая и Личная Причастность Бессмертию»).
Потому остановимся, беседу завершая, на этом произведении, созданном А.А.Тарковским после полувекового рубежа.
Вечерний, сизокрылый,
Благословенный свет!
Я словно из могилы
Смотрю тебе вослед.
Благодарю за каждый
Глоток воды живой,
В часы последней жажды
Подаренный тобой,
За каждое движенье
Твоих прохладных рук,
За то, что утешенья
Не нахожу вокруг,
За то, что ты надежды
Уводишь, уходя,
И ткань твоей одежды
Из ветра и дождя.
Снова словно звучит прощание с землёю, «словно из могилы», хоть оставалось ещё поэту более тридцати лет времени земного. Пример этот не единственный в нашей загадочной, высокодуховной поэзии. Видимо, завершается какой-то очень важный жизненный этап – «эпоха» жизни.
Вспомним, например, один из шедевров И.А.Бунина:
И забуду я все — вспомню только вот эти
Полевые пути меж колосьев и трав —
И от сладостных слез не успею ответить,
К милосердным коленям припав.
Он ещё тридцать пять лет проживёт – только вдали от любимой России, которую, как и многие соотечественники его, после окаянного семнадцатого потерял. (См. «Успение и Преображение в русской литературе на примере творчества Ивана Алексеевича Бунина»)…
А лирический герой А.А. Тарковского «благодарен» за то, что «не находит утешения», за то, что от него «уводят надежды» — странно несколько…
Ну да это — его личное дело – не пристало в душу поэта, даже после смерти, «влезать». С ним Господь беседует, а нам на земле творчество осталось. И множество тайн неразгаданных…
Поэтому возвратимся к стихотворению и к духовным традициям русской поэзии.
Что главное в этом произведении, начинающемся с монолога лирического героя, обращённого к Свету Благословенному? Конечно же, благодарность – благодарность за всё — за великую милость жизни, дарованной на земле.
И, конечно, образ вечера – заходящего солнца словно неотъемлемая часть всего, поэтом изображаемого.
Только здесь не просто закат – а Благословенный Свет, к которому лирический герой обращается, – и звучит обращение словно молитва, с благодарностью произносимая…
Не так давно говорили мы о творчестве М.А.Волошина – так вот снова хочется вспомнить и о молитвенное обращение к солнцу восьмидесятилетнего Федоса Ходоса в самом конце фильма «Белые росы», и прежде всего, конечно, о мыслях и чувствах самого киммерийского поэта. (См. «Преддверие Пути Христианского»).
Благодарю за неотступность боли
Путеводительной: я в ней сгорю.
За горечь трав земных, за едкость соли –
Благодарю!
Благодарю за то, что страдал и был счастлив. А иначе – душа умирает. Слава Богу за боль и за радость…
Прочитанные впервые строки А.А.Тарковского напомнили почему-то произведение поэта Серебряного века В.С.Соловьёва — вернее — суть мировидения его.
Потому вспомним напоследок ставшее песней стихотворение русского мыслителя, в котором образ заката к Вечности приближает.
В час безмолвного заката
Об ушедших вспомяни ты, —
Не погибло без возврата,
Что с любовью пережито.
Пусть синеющим туманом
Ночь на землю наступает —
Не страшна ночная тьма нам:
Сердце день грядущий знает.
Новой славою Господней
Озарится свод небесный,
И дойдет до преисподней
Светлый благовест воскресный.
Прикасается к Вечности и лирический герой А.А. Тарковского, не говоря, подобно своим «предшественникам», о Творце Неба и земли, но разве возможно без ощущения Его Присутствия создать все эти строки? И не только последнего прочитанного здесь произведения поэта…
Не утративший веру и в годы «отречения», отразил А.А.Тарковский в произведениях своих ощущение Бессмертия Души, как отражали её во все времена создатели великой, боговдохновенной русской литературы…
Преподаватель 1 категории, член Российского союза писателей, финалист Международного Конкурса «Радоница», участница сборника «Тропа к духовным родникам» при Международном союзе писателей им. Св.Кирилла и Мефодия, лауреат V Международного Конкурса «Славянское слово», лаурет Межрегионального конкурса «Алтарь Отечества» разных лет, финалист Межрегионального конкурса «Есть только музыка одна» — Гайкова Нина Николаевна.
Часть Третья — самая углублённо философская «Историческая
и Личная Причастность Бессмертию» из творческого исследования
«Благословенное Русское Воинство»
(На основе произведений А.А.Тарковского)
Предчувствиям не верю, и примет
Я не боюсь. Ни клеветы, ни яда
Я не бегу. На свете смерти нет:
Бессмертны все. Бессмертно всё. Не надо
Бояться смерти ни в семнадцать лет,
Ни в семьдесят. Есть только явь и свет,
Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.
Мы все уже на берегу морском,
И я из тех, кто выбирает сети,
Когда идет бессмертье косяком.
Так написал через двадцать лет после Великой Победы русский воин и замечательный поэт Арсений Александрович Тарковский. Перед нами первая часть прекрасного и в чём-то уникального трёхчастного цикла с неисчерпаемым по глубине названием «Жизнь. Жизнь…». Лет десять назад прозвучали эти строки в связи с сюжетом, посвящённом сыну поэта — великому режиссёру Андрею Арсеньевичу Тарковскому. Прозвучавшие за кадром военной хроники, навсегда связались они в сознании с Великой Отечественной войной.
Думаю, когда мы говорим о литературных произведениях, да и о произведениях искусства в целом, связанных с темой Бранной Славы Отечества, то следует понимать, что это не только изображение великих, судьбоносных сражений или воспоминания о них. Это – и всё многообразие произведений, созданных в годы великих испытаний. Да, видимо, это — и в целом творчество сражавшихся, смотревших в глаза смерти и после того переосмысливших суть земного бытия.
И А.А.Тарковский, очевидно, один из тех, кто прежде всех наводит на подобные мысли своими глубоко философскими в самом высшем толковании этого слова произведениями. А потому исследование его творчества — творчества ветерана войны будет происходить в очень непривычном для большинства ключе – и в чём-то даже отличаться от исследований в первой и второй частях данного цикла.
В первой части статьи мы уже говорили о том, как младший офицер Александр Зацепа прозрел и уверовал в последний день своего земного бытия. А.А.Тарковский же, по воспоминаниям сына, изначально был верующим, вопреки эпохе всеобщего безбожия, несмотря на посланные ему неимоверные духовные искушения. И потому настало время вплотную подойти к другим его произведениям.
Не надо быть слишком проницательным, чтобы увидеть в подчёркнутых строках Пасхальную Идею, предвосхищённую ещё пророком Исайей, — и даже вовсе не завуалированную: «Где, смерть, твое жало? Где, ад, твоя победа?»
В приведённом же стихотворении эта мысль даже не откровение, не прозрение, а мировоззрение, давно сложившееся, само собою разумеющееся. А значит, не надо «бежать ни клеветы, ни яда» и «бояться смерти». А в финале показан тоже практически не завуалированный образ апостолов, очевидно, и Андрея Первозванного, и Петра, которых увидел Спаситель, «проходя близ Моря Галилейского», и призвал. Потому-то в стихотворении и «все уже на берегу морском», и образ рыболовных сетей, и бессмертие, «идущее косяком», как рыба, в сети апостолов. А потом и души всех, последовавших за Христом.
Лирический герой, как и сам поэт, «пропускает» эти мысли через своё сердце и повествует от своего имени, что было свойственно создателям ветхозаветных псалмов. (Неслучайно Псалтирь занимает особое место в православном богослужении наравне с книгами Нового Завета).
И вот от библейских образов, которые, говоря стихами другого русского воина Б.Ш.Окуджавы, «у нас в крови, хоть этому не обучали», лирический герой А.А.Тарковского «переходит» к осмыслению именно «Личной Причастности Бессмертию», о которой говорится уже в самом названии:
Живите в доме - и не рухнет дом.
Я вызову любое из столетий,
Войду в него и дом построю в нем.
Вот почему со мною ваши дети
И жены ваши за одним столом,-
А стол один и прадеду и внуку:
Грядущее свершается сейчас,
И если я приподымаю руку,
Все пять лучей останутся у вас.
Я каждый день минувшего, как крепью,
Ключицами своими подпирал,
Измерил время землемерной цепью
И сквозь него прошел, как сквозь Урал.
Подчеркнутые слова, судя по всему, продолжая вековую традицию русской поэзии, отражают «Жизнь Будущего Века», — а ради неё что-то очень важное, судьбоносное, может быть, даже великое сражение «свершается сейчас». Этими словами выражена главная мысль, которая далеко выходит за рамки и второй части – и даже всего произведения. Она проникает в самую суть лирического героя и неразрывными узами связывается для него с образом необъятной Матушки — России. (Именно последние строки второй части стихотворения, можно сказать, исторически и пространственно «конкретизируют» Образ Вечности).
А в завершающей части этот образ кажется ещё более конкретным и приближенным к жизни и самого лирического героя – русского воина, и к тысячам таких, как он.
Я век себе по росту подбирал.
Мы шли на юг, держали пыль над степью;
Бурьян чадил; кузнечик баловал,
Подковы трогал усом, и пророчил,
И гибелью грозил мне, как монах.
Судьбу свою к седлу я приторочил;
Я и сейчас в грядущих временах,
Как мальчик, привстаю на стременах.
Мне моего бессмертия довольно,
Чтоб кровь моя из века в век текла.
За верный угол ровного тепла
Я жизнью заплатил бы своевольно,
Когда б ее летучая игла
Меня, как нить, по свету не вела.
Конечно, «времена не выбирают – в них живут и умирают» — а потому, очевидно, поэт говорит о причастности всему происходящему, о готовности к жертвенному служению, как говорили до него и Н.С.Гумилёв, и А.А.Ахматова, и М.А.Волошин. Да и вообще, это — основа мышления истинно русского человека, даже можно сказать, воплощение «соборного» мышления, о чём писали наши великие религиозные мыслители. Я думаю, что образы стихотворения «Жизнь. Жизнь…» в чём-то сложнее, чем в произведениях вышеназванных поэтов, однако все великие поэты, да и простые люди, жертвенно служащие Отечеству и верующие в Жизнь Будущего Века, Причастны «свершающемуся» во имя «грядущего». И, наверное, это неисчерпаемое по глубине произведение А.А.Тарковского перекликается с размышлениями М.А.Волошина (о чём уже было сказано ранее) — прежде всего в цикле «Усобица» из книги «Неопалимая Купина», созданном за несколько десятилетий до написания приведённых строк А.А.Тарковского:
Я не сам ли выбрал час рожденья,
Век и царство, область и народ,
Чтоб пройти сквозь муки и крещенье
Совести, огня и вод?
(Стихотворение «Готовность»)
Лирический герой и М.А. Волошина, и А.А.Тарковского. а по сути сами поэты, говорят, что готовы вынести все посланные им испытания, принести в жертву свою земную жизнь во имя Грядущего — в изначальном, высшем смысле этого слова. (Именно
Грядущего, а не абстрактных будущих поколений, как часто трактовало подобные мысли советское литературоведение, изъявшее свойственный русской литературе православный контекст). А об образе Жизни Будущего Века было уже немало сказано и в предыдущих частях.
Если ж дров в плавильной печи мало:
Господи! Вот плоть моя» —
взывает к Творцу готовый на высокое самопожертвование лирический герой М.А.Волошина в страшную годину лихолетья 20-х годов. Похожие мысли и чувства пронизывают также пророческое стихотворение «Молитва» А.А.Ахматовой (см. часть первую). Лирический же герой А.А.Тарковского, как уже говорилось, размышляет о бессмертии, очевидно, после пережитых сражений, после всех принесённых жертв. Оттого размышления эти не столь драматичны, но не менее ценны.
А теперь от глубоких размышлений о вечности и философских выводов «перейдём» к довольно обыденной, на первый взгляд, ситуации – перед читателем обыкновенный военный госпиталь, которых во времена сражений всегда было великое множество:
Все не спит палата госпитальная,
Радио не выключай — и только.
Тренькающая да беспечальная
Раненым пришлась по вкусу полька.
Наплевать, что ночь стоит за шторами,
Что повязка на культе промокла,
Дребезжащий репродуктор шпорами
Бьет без удержу в дверные стекла.
Наплевать на уговоры нянины,
Только б свет оставила в палате.
И ногой здоровой каждый раненый
Барабанит польку на кровати
(Стихотворение «Полька»)
Совсем иной образ, иное настроение – и стихотворение создано в военном 1945году.
Какую роль играет в изображении бранной славы Отечества этот незатейливый и популярный в народе чешский танец? Речь же идёт о раненых солдатах. А танец, как выясняется, очень ярко показывает силу духа русских воинов. Произведение построено на совершенно потрясающей антитезе: «повязка на культе промокла» от крови и всё же «ногой здоровой каждый раненый барабанит польку на кровати». Думаю понятно, что всё изображённое скорее символично, чем реалистично. И полька — некое «средство», которое помогает понять, что не сломлен дух физически искалеченных солдат и офицеров — искалеченных в сражениях за освобождение Родной Земли и в боях за спасение братьев-славян от фашистского ига. Это – символ жизнеутверждающего начала. Такой народ победить нельзя! Он всё равно поднимется! (Невольно вспоминается созданная через много лет после Великой Победы песня, в которой «сказал солдат, что лежал без ног: «Мы с тобой, сестра, ещё станцуем»).
Но возвратимся к философским размышлениям русского воина Арсения Александровича Тарковского. Думаю, что апогеем размышлений об исторической и личной причастности Вечности в произведениях, созданных в годы великих сражений, вернее, в их завершении, можно назвать стихотворение «Книга травы»:
О нет, я не город с кремлем над рекой,
Я разве что герб городской.
Не герб городской, а звезда над щитком
На этом гербе городском.
Не гостья небесная в черни воды,
Я разве что имя звезды.
Не голос, не платье на том берегу,
Я только светиться могу.
Не луч световой у тебя за спиной,
Я — дом, разоренный войной.
Не дом на высоком валу крепостном,
Я — память о доме твоем.
Не друг твой, судьбою ниспосланный друг,
Я — выстрела дальнего звук.
В приморскую степь я тебя уведу,
На влажную землю паду,
И стану я книгой младенческих трав,
К родимому лону припав.
Наверное, нигде более не происходит такого полного «растворения» лирического героя в Вечном Мироздании. И название столь необычное! Откуда такое непривычное и удивительное словесное сочетание?! Наверное, всё-таки слово «Книга» в данном контексте ассоциируется с Книгой Священного Писания – Книгой Чисел, Книгой Притчей Соломоновых… И это мироощущение с предельной ясностью «открывается» в годы великих испытаний, когда проявляется в человеке всё самое главное. Вот тогда всё очень «логично». Только с точки зрения не логики формальной, а Высшей Мудрости Миропорядка!
И, думаю, что если не знать времени написания, непросто будет догадаться, что создаются эти строки посреди атак и рвущихся снарядов – пусть, даже, и не конкретно на поле брани, или вослед им. Итак, лирический герой становится и «гербом городским», и «именем звезды», и «домом, разорённым войной», – он принимает многочисленные образы мироздания от земли и до неба. И каждый раз всё более уничижая своё собственное значение рядом с Вечным Мирозданием и своей Отчизной. А потому строки эти, видимо, более всех вне времени и пространства. Может быть, только «выстрела дальнего звук» и «дом, разоренный войной» напоминают о сражениях Великой Отечественной войны – но только и войн Наша Многострадальная Отчизна перенесла немало. И если в приведённых ранее произведениях присутствует хоть что-то отдалённо напоминающее «действие», то здесь перед нами только размышление, вернее, мироощущение лирического героя — и даже не о сути земного бытия вообще, а именно о предназначении его самого, о «роли», месте в этом огромном Вечном Мироздании и в своём Отечестве.
Также «растворяет» свою земную жизнь и лирический герой стихотворения с крайне не однозначным названием «Близость войны», созданного в том же 1945году. И, наверное, самый яркий образ, похожий на Райский сад, перед которым земная жизнь лишь «плакун-трава», символично предстаёт перед читателем в финале:
Кто может умереть — умрет,
Кто выживет — бессмертен будет,
Пойдет греметь из рода в род,
Его и правнук не осудит.
На предпоследнюю войну
Бок о бок с новыми друзьями
Пойдем в чужую сторону.
Да будет память близких с нами!
Счастливец, кто переживет
Друзей и подвиг свой военный,
Залечит раны и пойдет
В последний бой со всей Вселенной.
И слава будет не слова,
А свет для всех, но только проще,
А эта жизнь — плакун-трава
Пред той широкошумной рощей.
А теперь снова ненадолго обратимся к более ранним поэтам. Почти за четверть века до этого Н.С.Гумилёв в год своей мученической кончины создал образ Рая, где «у деревьев синие листья», где «всюду вольные звонкие воды» и где «блуждают золотые дымы в синих, синих вечерних кущах иль, как радостные пилигримы, навещают еще живущих» в произведении «На далекой звезде Венере...».
Н.С.Гумилёв, как писали и Е.Н.Трубецкой, и П.А.Флоренский об иконе, «земными красками» изображает Царство Небесное на всём «пространстве» стихотворения и отражает мечту о мире, где «нету слов обидных иль властных» и, наконец, «нету смерти терпкой и душной». (Конечно, это произведение намного сложнее, но в пространстве данной статьи углубляться в него более нет смысла, чтобы не уйти от главной темы). А у А.А.Тарковского этот достаточно «земной» образ «широкошумной рощи», символизирующей Жизнь Вечную, и в тоже время образ света, который «светит» практически во всех приведённых в статье произведениях, появляются, как уже говорилось, в финале и «венчают» размышление о сути бытия, что зримо не присутствует у Н.С.Гумилёва. Кроме того, образы, созданные А.А.Тарковским, в контексте хорошо известных всем исторических событий не имеют столь трагических ассоциаций. Но главное в обоих произведениях – это Образ Вечной Жизни, побеждающей смерть!
А к творчеству более ранних поэтов мы обращаемся для того, чтобы яснее ощутить неразрушимую связь, неразрывную «нить», как писал сам А.А.Тарковский, времён, поколений, образов и мыслей.
И в связи с этим очевидно, что знаменитый цикл «Жизнь. Жизнь…», с которого начинается данная статья, через 20 лет во многом продолжает «начатое» и в стихотворении «Близость войны», и в «Книге травы». Продолжает мысли о связи времён и поколений «из рода в род» и, конечно, о Бессмертии, о Свете, побеждающем тьму, что, как можно было не раз увидеть, столь присуще А.А.Тарковскому. Да и прекрасное сочетание слов «из рода в род» взято из молитвы по усопшим. ( О чём уже упоминалось в первой части статьи)
Как уже было сказано, создаётся «Близость войны», как и «Книга травы», и «Полька», в победном 1945году. И вот в связи с этим невольно вспоминаются, как это ни удивительно, слова истинно русского, истинно православного мыслителя - князя Е.Н. Трубецкого и его знаменитые «Три очерка о русской иконе», написанные почти на 30 лет ранее. И дело здесь не только в образе Вечной Жизни, Царства Небесного, что совершенно естественно и о чём не раз уже говорилось. Исследуя икону, Е.Н.Трубецкой говорит о том, что чаще всего великие произведения создаются не «внутри» трагедии, а после того, как она пережита, выстрадана. И, судя по сему, относится эта мысль не только к иконографии, но и ко всем великим произведениям искусства в целом. И, ещё думаю, совершенно очевидно, что приведённые в статье произведения А.А.Тарковского – яркое тому свидетельство.
И вот в годы военные — годы великих испытаний размышляет лирический герой воина Арсения и о предназначении Слова. Слова в высшем его понимании:
Слово только оболочка,
Пленка, звук пустой, но в нем
Бьется розовая точка,
Странным светится огнем,
Бьется жилка, вьется живчик,
А тебе и дела нет,
Что в сорочке твой счастливчик
Появляется на свет.
Власть от века есть у слова,
И уж если ты поэт
И когда пути другого
У тебя на свете нет,
Не описывай заране
Ни сражений, ни любви,
Опасайся предсказаний,
Смерти лучше не зови!
Слово только оболочка,
Пленка жребиев людских,
На тебя любая строчка
Точит нож в стихах твоих
При чтении стихотворения «Слово» А.А.Тарковского тоже невольно вспоминаются написанные ранее произведения. И о том, как «точно розовое пламя, Слово проплывало в вышине» в одноимённом произведении Н.С.Гумилёва и его же предупреждение, даже, пророчество о том, что «дурно пахнут мёртвые слова» - т.е. слова, утратившие Божественное Начало в «скудных пределах естества», а потому потерявшие всякий смысл и ответственность.
И клятва, данная перед лицом смерти от имени русского народа А.А.Ахматовой в неимоверно тяжёлом 1942 в хорошо известно всем стихотворение «Мужество»: «И мы сохраним тебя, русская речь, великое русское слово».
Потому что если не сохраним – значит, перестанем существовать, «быть» как народ!
И крик души О.Э. Мандельштама в страшные 30-е годы:
Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма,
За смолу кругового терпенья, за совестный деготь труда...
Такими словами можно обращаться только к Творцу, обещая перенести все посланные испытания и, если нужно, расстаться со своей земной жизнью. И поэт вместе со своим лирическим героем «обращается» в стихотворение «Сохрани мою речь».
А восходит этот вечный образ Слова, конечно, к пушкинскому «Пророку» -к мысли о том, что поэт должен исполниться Воли Божией и до конца выполнять своё предназначение. Не забывали об этом великие поэты и в страшную годину смерти и разрушений.
А теперь после небольшого экскурса снова возвратимся к стихам А.А.Тарковского и вспомним ещё раз, что глубоко философские стихи его: и «Слово», и «Книга травы» созданы в годы кровопролитных сражений. А ещё о том, что во время великих сражений наиболее остро ощущается смысл земного бытия и Вечности.
И я ниоткуда
Пришел расколоть
Единое чудо
На душу и плоть,
Державу природы
Я должен рассечь
На песню и воды,
На сушу и речь
И, хлеба земного
Отведав, прийти
В свечении слова
К началу пути.
Я сын твой, отрада
Твоя, Авраам,
И жертвы не надо
Моим временам,
А сколько мне в чаше
Обид и труда…
И после сладчайшей
Из чаш — никуда?
Совершенно очевидно, что мысли этого очень непростого произведения во многом перекликаются и со «Словом», и с «Книгой травы», и с «Близостью войны».
И Словом, которое было, «светилось» в начале бытия, в «начале пути» любого человека и всего мироздания. И образом Вечности, которой мы причастны со времён Праотца Авраама и к которой мы возвращаемся, «хлеба земного отведав». И мыслью о причастности общему бытию и о предназначении каждого, выраженной через образ чаши. Многочисленные же контекстуальные антонимы и риторический вопрос в финале отражают, скорее всего, поиск смысла бытия, который в данном произведении гораздо мучительнее, чем в вышеуказанных. Но нельзя не увидеть во всех произведениях, как уже говорилось, общий смысл, общий глубоко философский «настрой».
Чувством причастности Вечному Мирозданию, «растворением» в нём проникнуто и это — одно из лучших, любимых произведений поэта:
И это снилось мне, и это снится мне,
И это мне еще когда-нибудь приснится,
И повторится все, и все довоплотится,
И вам приснится все, что видел я во сне.
Там, в стороне от нас, от мира в стороне
Волна идет вослед волне о берег биться,
А на волне звезда, и человек, и птица,
И явь, и сны, и смерть — волна вослед волне.
Не надо мне числа: я был, и есмь, и буду,
Жизнь — чудо из чудес, и на колени чуду
Один, как сирота, я сам себя кладу,
Один, среди зеркал — в ограде отражений
Морей и городов, лучащихся в чаду.
И мать в слезах берет ребенка на колени.
Всё стихотворение проникнуто, «пронизано» мыслью о неразрывной связи всего и всех в нашем общем мироздании – и потому всё произведение воспринимается как некое единое целое — когда из личного ощущения причастности «вырастает» мысль о Всеобщем Бессмертии! И первое лицо отнюдь не обособление, а именно причастность миллионам таких же «песчинок» мироздания. Не нивелирование, а именно причастность – и временная и пространственная. Оттого, что всё «довоплотится» в другом и других — в грядущем. Оттого, что земное время и пространство вдруг, а может быть, и не вдруг, однажды утрачивают своё значение пред Вечным! И Вечность сначала «от мира в стороне», а потом лирический герой «кладёт ей себя на колени» — т.е. происходит соединение. Вопреки общепринятым традициям, главная мысль – главный вывод, судя по всему, не в начале, не в конце, а в середине произведения: «Не надо мне числа: я был, и есмь, и буду…»! И такое мировоззрение, такое мироощущение глубоко выстрадано! Оно становится «результатом» упорного духовного труда. Возможно, даже, более сложного и мучительного, чем в «Книге травы» или «Близости войны» (Думаю, в общем контексте данной статьи нет необходимости более погружаться в это поистине неисчерпаемое по глубине произведение «И это снилось мне…» Задача всё-таки в несколько ином).
Итак, поиск смысла земного бытия, библейские образы, в разной степени завуалированные, но всё же достаточно хорошо различимые, победа над смертью — всё это столь присуще многим произведениям ветерана Великой Отечественной войны – А.А.Тарковского, несмотря на время официального атеизма. О том, что душа противится небытию, говорилось и в двух предыдущих статьях – и в комментариях эта мысль не нуждается. Речь идёт немного о другом – и мы подходим к одному из главных выводов: именно в годы самых тяжёлых испытаний у человека, не раз смотревшего в глаза смерти, возникают столь глубокие философские мысли образы. И из произведений времён военных: «Книги травы», «Близости войны», «Слова» — «переходят» в написанное более, чем через 20 лет, «И я ниоткуда пришёл расколоть» и в созданное почти через 30 лет, после просмотра созданного его сыном фильма «Зеркало», «И это снилось мне…». И становятся в чём-то сложнее.
А созданный в 1965г. цикл «Жизнь. Жизнь…», с которого начата статья, воспринимается во многом как некий вывод — вывод воина, защищавшего своё Отечество и в смертном бою осознавшим, что «есть только явь и свет, ни тьмы, ни смерти нет на этом свете».
И, вот теперь, приближаясь к финалу, хочу обратиться к произведениям, в которых наиболее ярко отражена мысль о том, что причастность Вечности неотделима от осознания себя в неразрывной связи со Своим Отечеством, с его историей, и, конечно, с Бранной Славой. И примером того служат многие произведения А.А.Тарковского, тоже созданные в годы военного лихолетья.
Кони ржут за Сулою...
Русь моя, Россия, дом, земля и матерь!
Ты для новобрачного — свадебная скатерть,
Для младенца — колыбель, для юного — хмель,
Для скитальца — посох, пристань и постель,
Для пахаря — поле, для рыбаря — море,
Для друга — надежда, для недруга — горе,
Для кормщика — парус, для воина — меч,
Для книжника — книга, для пророка — речь,
Для молотобойца — молот и сила,
Для живых — отцовский кров, для мертвых — могила.
Для сердца сыновьего — негасимый свет.
Нет тебя прекрасней и желанней нет.
Разве даром уголь твоего глагола
Рдяным жаром вспыхнул под пятой монгола?
Разве горький Игорь, смертью смерть поправ,
Твой не красил кровью бебряный рукав?
Разве киноварный плащ с плеча Рублева
На ветру широком не полощет снова?
Как — душе дыханье, руке — рукоять.
Хоть бы в пропасть кинуться — тебя отстоять.
Произведение начинается с эпиграфа из «Слова о полку Игореве…» — и вот проходит перед читателем вся наша славная и многострадальная история. Как будто появляются из глубины веков воины в латах, как будто проносится перед нами русская конница. Об образе всадника речь шла уже ранее – и в данном случае это — наш русский эпос, наша воинская повесть, наша боговдохновенная древнерусская литература, которой нет в мире равных. Как будто через века звучит возглас русских воинов:
За Русскую землю,
За Игоревы раны —
Удалого сына Святославича!
Как будто воочию предстают перед нами Ослябя и Пересвет и Дмитрий Донской принимает благословение от Преподобного Сергия на битву с погаными за Русь, за Веру Православную!
Неслучайно, когда враг стоял недалеко от Москвы, вспомнили и о благоверных князьях-воинах, и о поруганных святынях, и о славной истории Отечества до 1917г. Собственно, о том уж говорилось в двух предыдущих частях статьи, прежде всего, на примере творчества Б.Л.Пастернака – и совершенно нет необходимости подробно исследовать каждое из произведений, созданных в годы Великой Отечественной войны и имеющих кровную, глубинную связь с воинской повестью. Важен сам подход воина и поэта А.А.Тарковского.
Вытрет губы, наденет шинель,
И, не глядя, жену поцелует.
А на улице ветер лютует,
Он из сердца повыдует хмель.
И потянется в город обоз,
Не добудешь ста грамм по дороге,
Только ветер бросается в ноги
И глаза обжигает до слез.
Был колхозником — станешь бойцом.
Пусть о родине, вольной и древней,
Мало песен сложили в деревне —
Выйдешь в поле, и дело с концом.
А на выезде плачет жена,
Причитая и руки ломая,
Словно черные кони Мамая,
Где-то близко, как в те времена,
Мчатся, снежную пыль подымая,
Ветер вьет, и звенят стремена —
Перед нами стихотворение «Проводы», в котором «колхоз» и армейские «сто грамм» органически сочетаются с «черными конями Мамая». И «звенят стремена» ратников Древней Руси, скачущих на борьбу с полчищами поганых. Эти ратники – предки тех, кто будет гнать с Земли Русской фашистскую нечисть. Предков и потомков отделяют века, но дух их един!
А ещё просто невозможно не услышать через века Плач Ярославны, когда «на выезде плачет жена, причитая и руки ломая». И «вдовий плач над деревней» во время Первой Мировой войны, изображённый А.А.Ахматовой (См. первую и вторую части).
За то, что на свете я жил неумело,
За то, что не кривдой служил я тебе,
За то, что имел не бессмертное тело,
Я дивной твоей сопричастен судьбе.
К тебе, истомившись, потянутся руки
С такой наболевшей любовью обнять,
Я снова пойду за Великие Луки,
Чтоб снова мне крестные муки принять.
И грязь на дорогах твоих не сладима,
И тощая глина твоя солона.
Слезами солдатскими будешь xранима
И вдовьей смертельною скорбью сильна.-
«Земля» — неисчерпаемое по глубине название, каких немало в произведениях А.А.Тарковского. Земля, конечно же, в значении «Родина», «Отечество». Всё сказанное о двух предыдущих произведениях можно сказать и об этом. Только. наверное, кровная связь с Родиной здесь ещё глубже. Нет в произведении скачущих на битву всадников и развевающихся на ветру знамён, Здесь «явлены» и своего рода «вывод», причём глубоко осознанный, выстраданный; и воплощение жертвенной любви через «крестные муки». И совершенно не принципиально, где они приняты: в Великих Луках, на подступах к Москве или в окопах Сталинграда. Через них русский воин «сопричастен судьбе» Отечества.
И, думаю, можно сказать, что пасхальная тема победы жизни над смертью, отражённая в цикле «Жизнь. Жизнь…», с которого начата статья, предваряется именно в этом созданном в годы Великой Отечественной войны произведении, потому что надо «крестные муки принять», чтобы осознать, что «бессмертны все, бессмертно всё»!
А завершить размышление о творчестве Воина Арсения, думаю, следует этими, на первый – именно, на первый только взгляд, незатейливыми строками:
Стояла батарея за этим вот холмом,
Нам ничего не слышно, а здесь остался гром.
Под этим снегом трупы еще лежат вокруг, И в воздухе морозном остались взмахи рук.
Ни шагу знаки смерти ступить нам не дают.
Сегодня снова, снова убитые встают.
Сейчас они услышат, как снегири поют
Замечательный образ – снегири! Они, конечно, символизируют капельки крови, пролитой в боях. Потом уже, лет через сорок после Великой Победы, в знаменитой песне Юрия Антонова снегириная стая спустилась не «рваную» землю и накрыла «погибших солдат». А потом летят снегири «через память». Значит, символизируют они и Память — причём, в обоих, столь разных произведениях. И вот образ этих маленьких птичек, далеко не углублённо философский, «помогает» прийти к мысли о Бессмертии всех, отдавших жизни за Веру и отечество – от дружинников Князя Игоря до солдат и офицеров Великой Отечественной войны.
Сегодня снова, снова убитые встают» — потому что «Бессмертны все. Бессмертно всё»!
И во многом выстраданное осознание этой духовной реальности явлено в большинстве произведениях Русского Воина — Арсения Александровича Тарковского – и не только в них!
«Вновь возникает эхо минувшей войны…
В неостывшей памяти очнулись запавшие когда-то трагические впечатления. И, преображённые, вернулись в образе победно торжествующей расцветающей природы., с которой человек ощущает неразрывную корневую связь. «Кто мне дал трепещущие руки, мощный ствол и слабые, беспомощные корни?»
Судьба тяжела, превратна. И всё же Древо Жизни торжествует, несмотря ни на что, побеждая смерть ».
Ветеран Великой Отечественной войны Арсений Александрович Тарковский
О
Преподаватель 1 категории, член Российского союза писателей, финалист Международного Конкурса «Радоница», участница сборника «Тропа к духовным родникам» при Международном союзе писателей им. Св.Кирилла и Мефодия, лауреат V Международного Конкурса «Славянское слово», лаурет Межрегионального конкурса «Алтарь Отечества» разных лет, финалист Межрегионального конкурса «Есть только музыка одна» — Гайкова Нина Николаевна.
Часть вторая
«Размышляя о сути жизни на земле»
О сути бытия земного
Глава первая «Во имя чего?!»
Мы не раз слышали, как друзья и родные спрашивали: «В чем же смысл жизни?»; «Зачем мы были рождены?» И тому подобное. Да вы и сами не раз задавались этими не имеющими ответа вопросами…
В чем же суть жизни человека на этой планете? Что говорят об этом писатели? Ведь они прежде всех задавались этими в одночасье сложными и кажущимися ясными вопросами…
Итак, начнём со строк одного современного автора Дунина Станислава Сергеевича:
«…Жизнь есть — дети и любовь!»
Конечно, дети и любовь очень важны в жизни каждого человека, Дети — продолжатели нашего рода — тут не поспоришь. Но любовь — очень многогранное понятие — любовь к своему делу, к своей работе, любовь к Родине и, конечно, любовь родных и близких людей. И всё же любовь со стороны родных и близких — это то, что уже во всех нас словно бы заложено. Значит, если смысл бытия будет только в любви к родителям, то ничего уже не нужно добиваться: любовь и так уже есть. Любовь, изначально заложенная во всех! Так же, как утро, день и вечер, которые превращают наше бытие в повседневность.
Именно эту форму бытия, наверное, и исследовал А. П. Чехов в своей знаменитой пьесе «Вишневый сад». У его героев каждый день был похож один на другой. Брат и сестра озабочены своими долгами, Ермолай Лопахин, тем, как приумножить свое состояние, а сам вишневый сад, получается, вообще никого не заботит!
На примере своих героев Чехов пытается показать, что смысл жизни заключается
И дело не в не в следовании призрачным идеалам, а в умении быть счастливым, радоваться мелочам в самой повседневности. Например, героиня пьесы Любовь Андреевна Раневская испытывает стремление ощутить радостный миг, преодолеть отчаяние, забыть о плохом. Её волнует эта несчастливая, нескладная жизнь, ей хочется найти радость в каждой минуте, подняться над хаосом, несчастьем. Петя Трофимов полон дум о будущем, он заражает своими мечтами и Аню. Лопахин видит смысл жизни в приобретении имения, в овладении тем, о чём его дед и отец мечтать не могли, так как были здесь крепостными.
Лопахин, как все знают, своей цели достиг — стал владельцем вишневого сада, но не стал счастливее, когда понял, что это – «ненужная победа», что не только о потере сада грустят его владельцы, что есть нечто иное – ему недоступное.
Думаю, что Вишневый сад символизирует Россию — с ее прошлым, настоящим и будущим. И каждый персонаж имеет определенную задачу это раскрыть, о чём мы уже сказали раньше.
Глава вторая «Век жестокий, век проданный»
И образ этот не остался только в предсмертной пьесе А.П.Чехова, в начале двадцатого века созданной. Девяносто лет спустя известный поэт напишет эти пронзительные строки:
Вишнёвый сад, все в белом, как невесты…
Вишнёвый сад, трепещут занавески.
Вишнёвый сад – последний бал Раневской,
Нашей любви брошенный сад, проданный сад.
А я мечтал спасти твою обитель,
А я шептал чуть слышно:
«Не рубите!»
А я шептал: «Спасите нас, спасите
Нашей любви брошенный зал, проданный бал».
Жестокий век, летят иные птицы.
Жестокий век – кому теперь молиться?
Жестокий век – дрожат твои ресницы.
Нашей любви брошенный век, проданный век.
Прости меня, что свергнуты святые,
Прости меня, что мы теперь – другие.
Прости меня, сады стоят нагие –
Дом без меня, дом без огня, свет без огня.
Но есть душа – она осталась прежней,
Жива душа, оставшаяся нежной.
Осталась жизнь в глухой степи безбрежной:
Всё-таки жизнь, даже теперь, так хороша!
Вишнёвый сад, больной природой гений,
Вишнёвый сад, последний вздох весенний,
Вишнёвый сад моих стихотворений –
Нашей любви брошенный сад, проданный сад.
Если Вишневый сад – олицетворение самой жизни, страны, любви, времени, устоев, то даже «жестокий век» — «век проданный», «когда свергнуты святые», и «мы теперь другие», не смогут разрушить этот прекрасный образ.
Вишневый сад можно назвать, наверное, русской мечтой. Это лелеемый, созданный писателем образ России. А пьеса, наверное, о том, что с его мечтой происходило. С его мечтою и мечтою многих русских людей.
|
|
И вот словно «письмо из девяностых» А.П. Чехову всем нашим предкам, трагедию двадцатого века пережившим – «письмо» от поэта
Н. Н. Добронравова. Это, как и девяносто лет назад, — крик души русского человека, живущего в те времена, когда Родина стоит на перепутье…
А Ермолая Лопахина, наверное, можно назвать «представителем» того «нового поколения», что зарождалось в Российской Империи – «поколением» промышленного прогресса.
Этот «герой» вырубил и выкорчевал Сад — а после только и знал, что «делал деньги», искал выгоду, не считаясь ни с кем и ни с чем. Вырубка сада не останавливается ни на минуту, несмотря на просьбу дать старым хозяевам сначала уехать.
И если Вишнёвый Сад – образ России, очевидно, что разрушал Ермолай Лопахин и подобные ему Россию… Россию, что создавали веками их отцы и деды.
Как перекликаются с этим события «лихих» девяностых… Тоже искали выгоду, произносили, на задумываясь об их абсурдности, слова о том, что «рынок всё расставит». И разрушали…
Глава третья «Путь разрушителям?!»
И вдруг с ужасом начинаешь понимать, что всё это перекликается с известными многим словами, о сути которых, наверное, перестали задумываться – словами о «разрушении до основания старого мира» и «строительстве нового». Ведь «Интернационал» тоже «отрицает старое», что создавалось веками. Неслучайно русский писатель И.С.Шмелёв назвал его всечеловеческой песней ненависти.
Итак, «построим наши фабрики и заводы, чтобы рабочие в поте лица работали на нас». А душу человека «на свалку» — потому что скрыто в этой «песне» обращение к дьяволу… Повод задуматься, наконец…
Вишневый сад — уходящая Россия с её традициями, нравственными устоями, с её вековым укладом, с нашими предками. И вот «новое поколение» с «новым» мировоззрением, с «новыми» взглядами на жизнь разрушает всё ради прогресса – ради сиюминутной выгоды – без мыслей о будущем.
Эти «новые люди» забыли устои своих отцов – а потому безжалостно вырубают «Вишневый сад». Лопахин всё время вспоминает деда, что был здесь крепостным, отца, которого дальше кухни не пускали – но никогда не задумывается о том, что вряд ли предки его обрадовались бы вырубке векового сада…
|
|
Все меньше и меньше становилось таких садов в Российской империи — все больше и больше вырастали заводы, из труб которых вылетал смрадный дым. Вместе с которым словно «улетучивалась» душа. Об этом с болью в сердце говорил наделённый даром пророчества писатель …
Зарождается капитализм, как учили нас много лет. Капитализм, как общественная система, в первую очередь, подразумевает первенство товарно-денежных отношений. Отношений во многом важных, неизбежных. Но когда становятся они главными в обществе людей, то превращаются в самое настоящее идолопоклонство. В поклонение тому самому золотому тельцу, которое было осуждено ещё в Ветхом Завете…
И вот через девяносто лет снова развал «империи…». Девяностые… страшные девяностые!
Беззаконие, застой в развитии, желание иметь все и сразу. И непонятно ради чего…
Капитализм «осуждался» сказавшим, что по Европе «бродит призрак коммунизма». Но не приемлет капитализм и наша Церковь Православная – потому что отношения, отражённые А. П. Чеховым в последнем его произведении, потому что разгул девяностых душу человеческую убивают. Потому что «милость» сердца, христианская любовь становятся «объектом» насмешек «сильных мира сего».
Духовное благополучие и самосохранение общества возможны только тогда, когда людьми быть не перестают!..
Построим ли новое? Вернем ли былое величие и процветание в стране?..
Может быть, появится новое поколение — мы — чтобы начать новое время…
И Н.Н. Добронравов словно обращается к великому А.П. Чехову, чтобы найти силы и для своей Русской мечты о Вишневом саде — о России.
Не удалось уничтожить, убить, растоптать её несмотря на то, что «Вишневый сад – последний бал Раневской». Потому что…
«Осталась жизнь в глухой степи безбрежной:
Все-таки жизнь, даже теперь, так хороша!»
О том, что жизнь, Господом дарованная, сама по себе прекрасна, и говорит известный всей России поэт!..
Образ Вишневого сада заставляет задуматься о личной причастности к Вечной Красоте. Образ, зовущий к поиску смысла жизни…
Глава четвёртая «Вспомнить о Главном»
А в заключении обратимся к очень известным строкам А. С. Пушкина, в которых словно звучит вопрос Создателю – вопрос, переходящий в ропот:
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?..
Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.
То есть, для него нет смысла жизни? Конечно, если нет цели, то тогда нет смысла! Кажется, после таких слов с жизнью можно распрощаться…
Но, словно тонущий спасательный круг, получает поэт ответ на каждую строку.
Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога мне дана;
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена.
Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал,
Душу сам наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал.
Вспомнись мне, Забытый мною!
Просияй сквозь мрачных дум!
И созиждется Тобою
Сердце чисто, правый ум!
Слова эти принадлежат Святителю Филарету Московскому, всей Россией почитаемому, а после завершения земной жизни к Лику причисленному
Что же главное в этих строках? То, что они дали ответ не только А.С.Пушкину, который после будет «в свящённом ужасе» «внимать арфе Серафима», но и нам — всем людям.
Каждый ищет смысл жизни, и каждый должен когда-то понять, то, что сказал любимый, почитаемый всеми Владыка! И строки Святителя Филарета Московского можно считать спасительными для нас всех!.. Вспомнить Его — «Забытого», и только тогда созиждется чистое сердце, светлый ум в человеке! И обретёт смысл наша земная жизнь!
P.S. Кажется, всё уже сказано – и всё же мы начали с творчества, с мыслей А.П.Чехова, а потому, думаю, ими следует и завершить. «Жить во имя детей или человечества нельзя. А если нет Бога, то жить не для чего, надо погибнуть. Человек или должен быть верующим, или ищущим веры, иначе он пустой человек».
Студент 1 курса, лауреат Всероссийских он-лайн конкурсов: «Мир олимпиад»,
«Новое поколение», участник Межрегионального Конкурса «Алтарь Отечества» Гриневский Тимур Кириллович
«Красота духовная народа русского»
Глава первая. «Внешняя скудность — внутреннее богатство»
В русской литературе очень часть изображена – вернее, — отражена душа русского народа — то лучшее, на чём всегда Россия стояла – и не может быть иначе.
Итак, обратимся к нашей великой поэзии…
Эти бедные селенья,
Эта скудная природа-
Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа!
Не поймет и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной…
Наверное, нет человека, хоть раз в жизни, не читавшего, не слышавшего этих знаменитых строк Ф.И. Тютчева. Поэт говорит нам, что внешняя скудность, бедность не понятна иностранцам, иноверцам — они не знают, как красив, как богат душевно русский народ. Им кажется, что они видят только хмурых людей, строго одевающихся, редко улыбающихся. Но это все только внешне. История России, народа русского очень нелегка.
И всё же:
Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя.
Многострадальную Россию нашу «в рабском виде Царь Небесный исходил, благословляя». «Исходил» и в тяжелые годы крепостного гнёта, и в революционные годы окаянные, Сам Христос благословил наш народ — чтобы мы выдержали все выпавшие нам испытания – чтобы не сгинула Россия.
Вспоминаются сразу, конечно, и произведение великого русского живописца М.В.Нестерова – особенно «Святая Русь» — на полотне показано благословение русского народа самим Христом. Весь народ припадает к коленям того, кто принёс себя в жертву за грехи наши.
Произведения Ф.И. Тютчева и М.В. Нестерова говорят о самом главном для всего народа русского – о душе народа, том, что ныне называют «менталитетом».
Неслучайно, наверное, «Душа народа» — ещё одно название знаменитого полотна М.В. Нестерова «На Руси». На полотне автор изобразил великое множество очень разных людей — и священнослужителей, и мирян – простых крестьян и князей, солдат, и сестёр милосердия. А немного впереди всего шествия идёт крестьянский мальчик — видимо, он и есть прежде всего образ русского народа — такой вроде бы непримечательный с виду, но богатый своей душой, своим миром внутри. И прежде всего – чистый сердцем, как на Пасху поётся. Вспоминаются невольно слова Евангелие: «Не войдете в Рай, пока не будете чисты, как дети».
Именно этот мальчик, именно изображённые на полотнах великого художника люди отражают лицо народа, а не «товарищ Сталин» — «отец народов», предложивший художнику написать его портрет. М.В.Нестеров отказался, сказав, что ему не нравится лицо вождя, пролившего столько крови народа русского. Сказал, прекрасно понимая, что жизнью за это заплатить может. Не мог вождь, от Бога отвернувшийся и тысячи жертв новой власти — власти антихриста приносящий, не мог палач, Россию кровью заливший, быть лицом русского православного народа. А художник был истинно русским, православным человеком, совесть не продавшим. Милостью Божией жив тогда остался…
Именно потому, что М.В.Нестеров — истинно русский, православный художник, обращение к Священному Писанию – в частности, – к Страстям Христовым было для него одной из главных тем творчеств. Потому что Россию нашу «в рабском виде Царь Небесный исходил, благословляя.
Глава вторая «Несение Креста народом русским»
Словно «продолжение» строк Ф.И.Тютчева образ «Несение креста», на котором — изображён Христос, тяжелый крест несущий во искупление грехов всего человечества. Но на картине сияет еще один нимб — сияет он на Богородицей, по своему Сыну скорбящей. Богородицей, уделом которой станет Святая Русь. Пречистая много — много раз придет на помощь русским людям в Образах Своих Чудотворных – оттого и величают Её Матушкой Божией…
А вот Образ Самого Скорбного Дня – Страстной Пятницы. Если посмотреть внимательно, то можно почувствовать всю боль, которую испытывают люди, стоящие перед крестом. Они скорбят о Христе Распятом.
«Бог терпел — и нам велел» — одна из самых известных поговорок русского народа…
Среди стоящих пред Крестом людей два великих русских писателя — Николай Васильевич Гоголь и Фёдор Михайлович Достоевский.
Изображены они здесь, потому, наверное, что в их произведениях с особой силой отражены человеческие грехи, мучительный поиск Истины — но самое главное, что всегда есть в них «призыв» к милосердию. Потому что Сам Христос до самой последней секунды земной жизни был милосерден к людям.
В предсмертной переписке с друзьями Н.В. Гоголя есть такие слова: «Будьте не мёртвые, а живые души. Нет другой двери, кроме указанной Иисусом Христом, и всяк, пролезший иначе, есть тать и разбойник». А для Ф.М.Достоевского Христос был воплощением Высшей Красоты. Об этом говорят герои произведений великого писателя.
На этом акцентирует внимание и Ф.И. Тютчев:
Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя.
Благословляя Россию – Русь Святую на труд и подвиг.
Глава третья «Господи! Благослови Россию…»
А напоследок обратимся к произведению поэта и философа – русского мыслителя А.С. Хомякова:
Парус поднят; ветра полный,
Он канаты натянул
И на ропщущие волны
Мачту длинную нагнул.
Парус русский. Через волны
Уж корабль несется сам.
И готов всех братьев челны
Прицепить к крутым бокам.
Поднят флаг: на флаге виден
Правды суд и мир любви.
Мчись, корабль: твой путь завиден…
Господи, благослови!
Парус — олицетворение веры, благодаря которой русский народ плывёт по морю жизни, преодолевая все скорби, которые нам предначертаны. Как парус несёт корабль, так вера православная «несёт» весь народ русский, сохраняя от волн моря житейского — несет его через все суматохи, через все скорби. Ведь флаг корабля отражает главное, что есть в народе русском – «правды суд и мир любви». И корабль этот преодолеет все, потому что через волны морей ведёт его Сам Господь. Преодолеет и в окаянном веке богоборческом, когда автора этих строк уже не будет на земле. Потому что всё сказанное вне времени.
Оттого и «путь завиден»…
Образ русского народа — это внешняя скромность, и такая внутренняя, духовная красота, которую трудно описать словами. И наш народ преодолеет все невзгоды — ведь с нами вера в Бога и сила, которую Он нам даёт.
Господи! Благослови Россию! Благослови народ русский!
Студент 1 курса, лауреат Всероссийскиго он-лайн конкурса «Новое поколение» , участник Межрегионального Конкурса «Алтарь Отечества» Абросимов Арсений Романович
Часть третья «Красота духовная, «спасающая мир»
Исцеляющее покаяние.
Глава первая «Очистить душу от грехов»
Очень часто в русской литературе встречается тема покаяния – и неслучайно. Потому что призыв к покаянию — это призыв к совершенно новому образу жизни, к обновленному восприятию себя и окружающего мира. Покаяние значит — глубокая перемена ума, и немыслимо оно без искренней веры в Бога. Именно покаяние дает человеку возможность увидеть мир таким, каким сотворил его Сам Господь.
Итак, обратимся сначала к народной духовной поэзии, издавна отражающей душу народа и нераздельный с душою образ мышления.
Душа моя прегрешная, что не плачешься?!
Ты плачь, душа, рыдай всегда, тем утешишься.
Не успеешь ты тогда плакати, когда приидет смерть.
А по смерти грехи твоя обличат тебя.
Скинь одежду ты греховную в покаянии.
Конечно же, покаяние – главная мысль произведения. У каждого человека есть свои грехи – никто не безгрешен. И перед тем, как покаяться, человек испытывает чувство вины, угрызение совести, и только после осознания греха происходит истинное покаяние. А когда приходит смерть — уже поздно каяться, ведь покаяние — это не только просьба, обращённая к Богу о прощении – это, как мы уже сказали, — кардинальное изменение мышления, образа жизни. Лирический герой, если можно так его назвать — образ, конечно же, обобщённый — потому что относятся эти мысли, эти слова ко всем, мыслить не разучившимся. Он словно «призывает» себя покаяться — пока еще есть время, чтобы прожить оставшуюся жизнь с чистой душой, добрыми помыслами и изменить свое отношение к миру. И не только себя, конечно.
А главное время покаяния – Великий Пост.
«Откуду начну́ плакати окаяннаго моего жития деяний? Кое ли положу начало, Христе, нынешнему рыданию? Но яко благоутробен, даждь ми прегрешений оставление» — так начинается Покаянный Канон, который читается на Первой Неделе.
Главное слово – «окаяннаго» — так называет создатель Канона – Святой Андрей Критский свою жизнь — не только свою, конечно — потому что грехов немало у самого хорошего человека. Такова наша жизнь земная. И вот размышляет Святой о том, с чего начать путь покаяния. А приходит покаяние через исповедь перед Богом. И звучит здесь надежда на возможность осознать, пересмотреть всю прошедшую жизнь. Покаяние дарует человеку жизнь новую.
«Надо очистить душу от всех: грехов, и потому все кругом — другое. И что-то особенное около нас, невидимое и страшное… Потому и пост даден, чтобы к церкви держаться больше, Светлого Дня дождаться. И не помышлять, понимаешь. Про земное не помышляй!» — так воспитывал благочестивый плотник Михаил Панкратович Горкин будущего писателя Ивана Сергеевича Шмелёва. До ребенка с самого малого возраста доносится мысль о том, что надо очистить душу от грехов, чтобы увидеть мир таким, как мы уже говорили, каким его Бог создал.
Простой русский человек говорит о том, что составляет основу его понимания жизни – и ребёнок «впитывает» душою и разумом, чтобы потом — через много лет и своим детям передать.
Ведь именно в семье формируется духовный мир человека. Как жалко – вернее – какая страшная трагедия в том, что всё, отражённое в знаменитой повести «Лето Господне», у нас десятилетиями отнималось…
Глава вторая «Исцеляющее» наказание»
А теперь перенесёмся на несколько десятилетий назад и обратимся к знаменитому роману Федора Михайловича Достоевского «Преступление и наказание».
Главный герой — Родион Раскольников совершает смертный грех — убийство. Он лишает жизни старуху-процентщицу и ее сестру, чтобы забрать деньги и улучшить состояние своей семьи, чтобы помочь множеству нищих, как он себе представлял. Родион пришел в размышлениях своих к теории «сверхчеловека», разрешающей убить одного человека во благо других людей. Разрешающей «сверхлюдям» вершить судьбы других, распоряжаться их жизнями. Но «теория» очень быстро «рассыпается»…
Главный герой не в силах жить с этим – неслучайно и деньгами воспользоваться не смог. Он испытывает желание донести на себя — но сознание героя еще не готово к раскаянию. Раскаяние, а вслед за ним покаяние придет позже, на каторге.
Там Раскольников сильно заболевает — и видит странный сон. Видит он странных существ, именуемых трихинами – вернее то, что делают они с людьми. Трихины, вселяясь в разум человека, становятся угрозой для человека, для всего мира. Люди, принявшие их в себя, становились жестокими и убивали друг друга. «Спастись во всем мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова и голоса». Этот сон полностью «противоречил» теории Раскольникова — потому что речь, конечно, о святых, а не возомнивших себя «сверхлюдьми». Сон и болезнь, во время которой был Раскольников при смерти, помогают герою избавиться от «трихин» в его душе. Болезнь и сны Раскольникова сыграли важную роль в осознании им преступления, это было словно наказанием, которое прошел Раскольников. И неслучайно происходило оно в то самое — особое для человека время – Страстной Седмицы Великого Поста и Светлой Седмицы.
А ещё огромную роль сыграла в покаянии Раскольникова Соня – и чтением Евангелие, и своим примером покаяния и жертвенности – ведь она, принеся свою жизнь в жертву ради мачехи и её детей, считала себя великой грешницей.
Итак, на каторге у Раскольникова происходит духовный перелом – и главный герой приходит к истинному раскаянию.
Он воскресает душой. Свой путь к покаянию Раскольников начинает тогда, когда осознает ужас прошлого и преисполняется верой в будущее — совсем иное будущее…
Сознание собственного несовершенства невозможно без покаяния — ведь оно открывает человеку возможность познать самого себя и увидеть Промысел Божий о человеке. Как не может быть веры без покаяния, так и покаяние невозможно без веры.
Студент 1 курса, лауреат Всероссийскиго он-лайн конкурса «Новое поколение», участник Межрегионального Конкурса «Алтарь Отечества» Баскаев Тамерлан Игоревич
Часть четвёртая
«Любовь, которою «держится и движется жизнь»
Любовь причастна Вечности.
«Только ею – только любовью
держится и движется жизнь».
(И.С.Тургенев)
Глава первая «Любовь, нигилизм победившая».
Любовь — очень сильное чувство, пожалуй, самое сильное из всех присущих человеку.
С возгоревшейся в сердце любовью у самых разных людей связано великое множество переживаний — как у хороших людей, так и не очень.
Оттого тема любви одна из ключевых в литературе. Посетившее героев чувство позволяет увидеть их истинную натуру. Чтобы убедиться в этом, понять воплощение этой мысли писателями, обратимся сначала к произведениям Ивана Сергеевича Тургенева.
Отрицал любовь, смеялся над чувствами окружающих главный герой романа «Отцы и дети» — нигилист Евгений Базаров.
Он не верил в любовь – не верил в то, что между мужчиной и женщиной может возникнуть духовная связь – ведь, по его мнению, всё объясняется лишь физиологией, строением глаза, в котором нет места таинственному взгляду. Это и неудивительно, ведь суть нигилизма в отрицание духовного начала в человеке. По сути — отрицание человека как неповторимого создания Божьего. А значит любовь, с «позиции» нигилиста, невозможна.
Но любовь существует, живёт в сердцах — и ни один человек не может противостоять этому сильному чувству. И вот нигилист неожиданно для самого себя влюбился. Главный герой злится на себя и недоумевает, как с ним могло случиться такое, что взглядам его чуждо. Однако понимает он – не может не понимать, что не в силах никуда «убежать» от своего чувства. И становится для него любовь бедою, крушением всех «теорий». Не безответное чувство – а любовь как таковая. И в признании его Анне Сергеевне звучит упрёк, обвинение в том, что она «добилась» его чувств. Какой абсурд! Кажется, такое и представить невозможно. И конечно же, «возлюбленная» отвергла чувства Базарова – и иначе быть не могло. Что ей надо было принять – трагедию души, в которую любовь «ворвалась» против его воли и по её «вине»?!
И всё же главный герой не в силах противостоять любви — и сохраняет её в своей душе до самой смерти. Последним желанием Базарова было увидеть возлюбленную несмотря на отсутствие взаимности.
И, наверное, неслучайно писатель, по свидетельствам современников, рыдавший над сценой смерти Базарова, всё же «заставляет» своего героя умереть молодым. А тиф – лишь «средство» для того. Потому что изначально отрекшийся от любви обречён…
Глава вторая «Любовь сильнее смерти»
А теперь обратимся к другому — более раннему роману писателя — «Накануне». Главную героиню произведения зовут Еленой — её возлюбленного — Дмитрием Инсаровым. Он посвятил свою жизнь борьбе за освобождение родины от османского ига. И вот Елена бросает ради любимого привычную жизнь, зная, что родители никогда не примут этот брак, что скорее всего лишат её наследства. Бросает, чтобы следовать за своим мужем и переносить все трудности, выпадающие на их долю. Елена – яркий пример верной, любящей жены, готовой на всё ради того, кого перед Богом назвала своим мужем.
В конце романа Дмитрий погибает, но Елена остаётся верной ему, его убеждениям, его делу. Женщина самоотверженно продолжает дело погибшего мужа — она борется за свободу болгарского народа, став сестрой милосердия. Родина Дмитрия стала и её родиной. Любовь к мужу, преданность Елены не могут не восхищать. Именно такой должна быть настоящая любовь…
Глава третья «Последняя осень любви»
А вот написанный через десятилетия рассказ Ивана Алексеевича Бунина «Холодная осень». Главная героиня любила своего жениха — но он вскоре после помолвки погиб на войне. Эта трагедия схожа с той, что настигла Елену. Но в отличие от Елены, самоотверженно продолжившей дело погибшего мужа, героиня рассказа Ивана Алексеевича Бунина словно потеряла смысл жизни. Девушка навсегда запомнила только холодный осенний вечер, в который провожала на войну своего возлюбленного. Вся её жизнь после этого вечера прошла, наверное, впустую — словно застыла — погрузилась в «ненужный сон» — и «сон» этот продолжался тридцать лет. В рассказе у героев даже имён нет – неслучайно, наверное…
За всю жизнь главная героиня так и не обрела душевного покоя, не испытала новых чувств, не ощутила вновь радость жизни. Она любила только погибшего жениха. Может быть, не было достойных, на него похожих? Вопросов больше, чем ответов…
О своём возлюбленном героиня говорила, что «пережила его смерть», но на самом деле это не совсем так – наверное, вовсе не так. Всю жизнь свою она ждала его – ждала в каждом, кого посылала судьба. А любовь, как сказал один из известных литературных героев, «не понимает смерти, любовь есть жизнь», — и потому, может быть, главная героиня держалась в этом мире…
И утешали потерявшую свою единственную любовь последние слова жениха о том, что она «поживёт, порадуется» на свете, а потом придёт к нему, а он будет ждать её Там. Какая искренняя вера, какая духовная зрелость совсем ещё молодого человека!
Потеря любимого стала для девушки равносильной смерти — но любовь эта осталась в Вечности. Такова сила настоящей — истинной любви. Любви, от веры в Жизнь Вечную неотделимой…
Любовь – самое лучшее чувство на земле, возвышающее, примиряющее со всеми невзгодами. Это великое чувство не даёт впасть в отчаяние, отречься от мира, от людей. Любовь даёт надежду и опору в жизни Она соединяет людей в Вечности.
P.S. Одним из самых ярких примеров соединяющей в Вечности любви стала Святая Семья Царственных Великомучеников. Семья, на русскую голгофу взошедшая и Господом Прославленная. И нам, русским людям, не должно о том забывать.
Студент 1 курса, лауреат Всероссийскиго он-лайн конкурса «Новое поколение», участник Межрегионального Конкурса «Алтарь Отечества» Валяев Никита Андреевич.
Любовь — основа всего мира
Глава первая «Расплата за нерешительность»
Любовь, прекрасное чувство – только, к сожалению, способны любить далеко не все.
Одни могут, предаваясь чувствам, ради кого-то становиться лучше, всецело отдаваться своим переживаниям, ни на минуту не сомневаясь, что любовь существует, что на ней вся жизнь держится.
Другие же, наоборот убеждены, что любви как таковой не существует, это всё это — вымысел. Такие люди стараются подавлять в себе любые чувства, любовь напоминающие.
Этот вопрос очень многогранен – по сути – неисчерпаем. И никто, никогда не сможет дать четкое определение любви.
И потому многие писатели говорят об этом полном тайны чувстве в своих произведениях…
В прекрасной повести И.С. Тургенева «Ася» рассказывается о любви главного героя и девушки по имени Ася. Всё было бы у них хорошо, но на том роковом свидании, когда Ася раскрывает перед господином Н.Н. свою душу, ему недостаёт всего лишь одного слова, чтобы обрести счастье самому и подарить его своей возлюбленной. Но слова этого он не нашёл.
Правда, уже в следующую минуту Н.Н. понял, как сильно любит открывшую ему душу девушку. Главный герой был уверен, что всё исправит завтра, а именно — предложит Асе руку и сердце, и счастье накроет их с головой…
Только ничего не получилось. Ася и брат её уехали, и больше свою возлюбленную Н.Н. не видел никогда. Он, упустив своё мгновение, потерял целую жизнь. Главному герою был дан шанс, предоставлен выбор: поддаться своим чувствам, окунуться в счастье или же следовать условностям света — и отказаться от любви.
В Н.Н. будто боролись два человека, но в итоге победил нерешительный и инфантильный – и оттого проведший дальнейшую жизнь свою в вечных терзаниях и оставшийся в итоге одиноким...
Глава вторая «Любовь, принесённая в жертву плоти».
Размышляя над повестью И.С.Тургенева, не могу не вспомнить и пронзительный рассказ знаменитого тезки писателя, рождённого более, чем через полвека, — И. А. Бунина. Рассказ, названный именем главной героини – «Натали». Здесь изображена большая, взаимная, но при этом всё же несчастная любовь. Любовь, принесённая в жертву всепоглощающей страсти. События рассказа словно «вращаются» вокруг взаимоотношений главного героя Виталия Мещёрского с двумя девушками, к каждой из которой он испытывает совершенно разные чувства. К Соне – лишь плотское влечение, а по отношению к Натали — нежность, восторг, что-то нечто большее, чем примитивный «инстинкт», что-то необъяснимое, невероятное. Натали тоже признаётся Виталию в любви, однако вскоре застаёт его с Соней. И это становится некой развязкой рассказа, ведь именно после этого события остаются три разбитых сердца. Натали выходит замуж за родственника Виталия, а сам Мещёрский заводит роман с горничной Гашей, которая рожает ему сына. И у Натали рождается дочка. Только счастья нет ни у кого — есть жалость, нежность, но не любовь.
Когда Натали и Мещёрский вновь встречаются после смерти мужа главной героини, то понимают, что их чувства до сих пор не угасли. Только, к великому сожалению, ничего получиться не может — иначе Гаша «утопится вместе с ребёнком». И вот развязка — Натали погибает во время преждевременных родов.
Думаю, этой смертью писатель показал, что за всё когда-нибудь приходит расплата. И трагическая смерть становится наказанием Мещёрского за то, что в чувствах своих всю жизнь путался и разбираться не хотел.
И не является ли смерть Натали трагическим «итогом» непонимания самой любви, неумения прощать, слушать, понимать?
И. А. Бунин, как и И. С. Тургенев, словно говорит своим читателям, что настоящая любовь не простой всплеск эмоций, что она за гранью нашего понимания, нашего мировоззрения. Все заслуживают любви, но у всех эта любовь разная, а для кого-то и терзания – любовь. В этом рассказе словно звучит мысль И.С. Тургенева: «И в любви жизнь и смерть».
И, конечно, оба писателя, оба произведения прежде всего говорят о том, что любовь – главная ценность, которую надо беречь…
Глава третья «Любовь, «теории» разрушившая».
Мы же вновь возвращаемся к И. С. Тургеневу – к его самому известному роману «Отцы и дети». Здесь, кажется, случилось невозможное. Человек, отрицавший само существование любви, её огромное значение, — нигилист Евгений Базаров влюбился. Влюбился в молодую вдову Анну Сергеевну Одинцову, но она не ответила ему взаимностью. Все устои жизни Базарова рушатся, он пытается сопротивляться своим чувствам — но тщетно. Главный герой сердится на себя – только поделать ничего не может. Любовь не покинет Базарова до самого последнего вздоха – и даже перед смертью ему хочется в последний раз увидеть возлюбленную.
Наверное, И. С. Тургенев показывает читателю несокрушимую силу любви. Как бы человек ни противился, как бы ни был высокомерен, эгоистичен, каким бы ни был его внутренний мир, любви покорны все. Любовь выше всех преград и условностей.
Я глубоко убеждён, что на самом деле смерть Базарова – это нечто большее, чем конец жизненного цикла. Смерть его и признание перед смертью собственного заблуждения говорит о несостоятельности нигилистических убеждений, о том, что жизнь без любви — это уже не жизнь. И.С.Тургенев, по всей видимости, считает нецелесообразным заканчивать роман переменой во взглядах главного героя – а потому решает завершить произведение смертью того, кто от любви отказался. Завершить роман выводом о том, что жизни без любви не бывает.
А ещё, если внимательно прочитать и осмыслить произведения великих русских классиков, то непременно напрашивается вывод о том, что никто не в силах чувству великому сопротивляться. А ещё, что любовь – чувство сильных и самоотверженных людей, Любовь помогает сильным, но ставит на колени слабых, словно заставляя у Самого Создателя просить прощения за свою глупость, за свою слепоту. Познавших это чувство ждёт счастье, пусть даже выстраданное, остальные же — нерешительные и слабые люди будут вечно сожалеть о том, что любовь не для них, жалуясь на отсутствие этого чувства как такового.
Как говорил сам И. С. Тургенев: «Тайны человеческой души велики, а любовь — самая недоступная из этих тайн». И невозможно с этим не согласиться.
Студент 1 курса, лауреат Всероссийскиго он-лайн конкурса «Новое поколение», участник Межрегионального Конкурса «Алтарь Отечества» Приназаров Эльдар Алишерович
Творческое исследование «Смерть там, где нет любви»
Глава первая «Только любящим счастье даруется».
Любовь – это слово, которое может означать целый мир. На мой взгляд, оно имеет множество ассоциаций: счастье, боль, ревность, жизнь. Именно это чувство составляет основу существования человека на Земле. Без неё нет вдохновения, нет искусства, потому что любовь — это муза настоящего художника. Наверное, поэтому творчество многих композиторов, художников, писателей посвящено великой любви — её великой силе.
Русская литература богата произведениями, где воспевается прекрасное чувство, о котором мечтают миллионы. К сожалению, обретают истинную любовь лишь избранные.
Мне кажется, именно поэтому писатели нередко своих героев «испытывают» любовью.
И.С. Тургенев написал в конце жизни: «Только ею, только любовью держится и движется жизнь». Потому любовь утратившие, неспособные за любовь «сражаться» лишаются смысла жизни.
Обратимся к знаменитому роману И.С. Тургенева «Отцы и дети». В нём любовь словно «смеётся» над нигилизмом, словно говорит о его несостоятельности, безжизненности. Словно в насмешку над словами нигилиста Евгения Базарова о том, что строение глаза «исключает» таинственный взгляд и тому подобное посылается говорящему это чувство к Анне Сергеевне Одинцовой. И главный герой терпит болезненное поражение из-за неумения совладать с собою — ведь для него стала любовь трагедией. Не отсутствие взаимности – а любовь сама по себе. Любовь, разом «опрокинувшая» все его «принципы». Оттого, наверное, и обречён главный герой, любить неспособный.
Смерть Базарова можно сравнить со смертью Рудина, любовь упустившего, потерявшего, утратившего.
Дмитрий Николаевич Рудин, на первый взгляд, — обаятельный собеседник, образованный и талантливый человек, всегда побеждающий в любом споре. Только на самом деле он умел лишь красиво говорить, и, судя по всему, не был способен ни на что героическое. И напрасно люди, слушая его пламенные речи, видя его страстные порывы, ждут от него чего-то особенного, чего он на самом деле совершить не может, а, возможно, и не хочет. Оттого и теряет истинное сокровище – готовую следовать за ним Наталью.
Если сравнивать двух героев, то в отличие от Рудина, Базаров не терпит красивых слов, он воистину человек дела. Однако и он оказывается совершенно одиноким, как и Рудин. Одиноким — потому что на истинную любовь не способен.
Смерть Базарова — досадная, глупая случайность. Однако последние дни словно дали герою время, возможность оценить сделанное, может быть, понять главное. Перед лицом смерти Базаров стоек, силен, на редкость спокоен и невозмутим...
Рудину же время перед смертью «не даётся.» В последние мгновения жизни он держит в руках «кривую и тупую саблю», что символизирует его беспомощность и отсутствие здравого смысла – раненный в сердце, он словно «в ноги кому-то поклонился». Гибель Рудина от вражеской пули не приносит никому реальной пользы – и вообще слишком похожа эта смерть на самоубийство.
Два очень – очень разных героя, человека – а в финале смерть обоих. Смерть тех, кто любить не умеет…
Но писатель показывает и другую любовь. Любовь, не требующую ничего взамен, — это Николай Петрович и Фенечка. Они просто любят друг друга несмотря на разницу в возрасте и происхождении. За это даруется им семейное счастье. Как и сыну Николая Петровича Аркадию с Катей. Две счастливые семьи под одною крышей…
Глава вторая «Любовь, даровавшая «мудрость» сердца»
А вот немного ранее написанная – автобиографическая по сути повесть «Первая любовь». Шестнадцатилетний Володя познает мир светлых чувств, влюбляясь в соседку Зину. Но беда не только в том, что Зинаида не может любить Володю, а в том, что соперником является его отец.
И всё же любовь к Зинаиде закалила главного героя. Ведь если чувства искренние, то они не проходят бесследно. Грусть порождает раздумья. Любое тепло ценится только после того, как пережил жуткий холод.
И вот финал, который кажется неожиданным.
Четыре года спустя Владимир встречает в театре старого товарища, от которого узнает, что Зинаида вышла замуж за состоятельного господина Дольского. А после узнает, что Зинаида умерла во время родов.
«Меня как будто что-то в сердце толкнуло, – рассказывает Владимир – Мысль, что я мог ее увидеть и не увидел и не увижу ее никогда, – эта горькая мысль впилась в меня со всею силою неотразимого упрека». Володя не успел даже на похороны Зинаиды. Но он отчасти искупил грех, когда присутствовал при смерти одной пожилой дамы: «… у одра этой бедной старушки, мне стало страшно за Зинаиду, и захотелось мне помолиться за нее, за отца — и за себя». Помолиться за тех, кто причинил ему столько незаслуженных страданий. Любовь сделала сердце главного героя мудрым…
Глава третья «Соединение в Вечности»
И, конечно же, И. С. Тургенев не единственный писатель, говоривший о любви как о самой главной ценности жизни человека. Вот одно из самых лучших, наверное, произведений писателя, родившегося полвека спустя, — «Холодная Осень» И. А. Бунина. Любовь главной героини к её жениху была очень сильной — потому и не умерла она даже после его гибели на поле сражения.
Но смысла в жизни героини уже словно не было. С ней много чего происходило, на пути её встречались разные люди — но она всё равно вспоминала своего возлюбленного, продолжала его любить и верила, что он «ждёт её Там», как сказал, прощаясь.
Какая крепкая, истинная вера молодого человека! Какое по-настоящему взрослое восприятие жизни!
А ещё – у героев новеллы нет имён – потому, наверное, что писатель показал главную ценность жизни – любовь. Ценность для всех людей…
Любовь сильна и бесстрашна, даже перед лицом смерти. Ведь любовь — это смысл жизни человека, а без любви и самой жизни нет.
Оба великих русских писателя – и не только они, конечно, показывают нам, что любовь делает человека Человеком! Она выявляет истинную сущность человека, наполняет смыслом его жизнь. «Только любовью держится и движется жизнь», — написал в конце жизни И.С. Тургенев. Мысль эта воплощается во всей истинно русской литературе…
И в жизни.
Студентка 1 курса, лауреат Всероссийскиго он-лайн конкурса «Новое поколение», лауреат Межрегионального Конкурса «Алтарь Отечества» Ефанова Анастасия Владимировна
Часть пятая «Вопреки нигилизму…»
Без любви, без веры, без молитвы?
Нигилизм как отрицание духовного начала является очень большой проблемой для сообщества людей, души не утративших.
Многие писатели высмеивали, вернее — обличали нигилистический взгляд на жизнь – показывали тупик такого мировидения.
Звучит эта мысль в произведениях многих писателей — и Н.С.Лескова, и Ф.М. Достоевского, и конечно, Ивана Сергеевича Тургенева.
Давайте попробуем разобраться, как писатель обличает нигилизм в своём знаменитом романе «Отцы и дети» на примере Евгения Базарова — как высмеиваются нигилистические идеи.
Евгений Базаров – тридцатилетний образованный молодой человек, разночинец, сын бывшего полкового лекаря. Взгляд на жизнь Евгения Базарова построен лишь на принципах отрицания. Он считает, что отрицание в его время – самое полезное, что есть на свете. Старые «порядки» для главного героя являются причиной медленного развития России. Базаров считает, что необходимо разрушить все существующее, чтобы затем построить что-то новое, лучше прежнего. Однако, принципы, которые положил себе в основу жизни Базаров, оказываются нежизнеспособными в реальности.
Итак, главный герой не верит в любовь, на женщин смотрит лишь как на «живых существ», а от всей красоты чувств для него осталась лишь примитивная физиология. Любовь для него – «нелепость», которую придумали «романтики».
И вот, отрицая любовь, Базаров влюбляется в Анну Сергеевну Одинцову — таким образом писатель показывает, как на самом деле «срабатывают» нигилистические идеи в реальности, говорит о том, что человека приводят они приводят к жизненному краху.
А «построить» ничего не получилось — и не получится, если окрылявшая великое множество людей любовь «мешает»…
Базаров несчастен – не оттого, что любовь безответная, а оттого, что разом все жизненные принципы рухнули. И ответное чувство по той же причине ему вовсе не нужно. Что он с ним «делать» будет…
А ещё нигилизм, конечно же, отвергает искусство — потому что нельзя понять его без движения души, без духовного начала внутри человека. Нельзя, потому что все великие произведения искусства, как напишет уже в двадцатом веке русский мыслитель И.А.Ильин, создаются там, где «проносятся веяния Духа Божьего», даже если «внешне нет ничего церковного и религиозного»...
А сколько в мировой литературе стихов о любви, о красоте мироздания – от глубокой древности до времени героев романа, а после — и до наших дней.
И вот один из очень ярких примеров того – стихотворение поэта, родившегося почти через десять лет после окончания И.С.Тургеневым жизненного пути, — поэта Серебряного века С.Я.Алымова:
Под луной золотой
Всё живет для любви.
О любви об одной
Нам поют соловьи.
Ты любовь не гони,
Ты любви не стыдись,
Береги и храни,
Как наградой, гордись!
Без любви и цветы
Сиротливо цветут,
Без любви и мечты
Не зовут, не поют.
Для влюбленных светлей
В небе звезды горят
И в сиянье лучей
О любви говорят.
Счастье жизни — любить,
Большей радости нет.
С милым хочется быть
Вместе тысячу лет.
Где любовь — там мечта
Соловьем запоет,
Где любовь — красота
Пышным цветом цветет.
Как мне кажется, это стихотворение от начала и до конца являет собою антитезу нигилизму. Каждая строка словно «говорит», как не правы те, что любовь отрицают. Нигилизм по своей сути предполагает, что любовь человеку вовсе не нужна – а главная мысль стихотворения в том, что это чувство самое главное в человеческой жизни. Потому что без любви и цветы не расцветают, и звёзды меркнут в своём сиянии, и мечты нет. Словом, жизнь как будто останавливается. Можно даже сказать, что любовь-это двигатель духовного «прогресса» человека.
Потому, снова возвращаясь к великому роману И.С.Тургенева, хочу сказать, что Базаров «гонит» любовь и «любви стыдится» — а потому писатель «упрекает» своего героя – упрекает в лице его весь нигилизм как таковой. И.С.Тургенев словно говорит нам, что нигилисты не могут быть счастливыми, что они делают несчастными всех, кто рядом, – и в конце концов остаются в одиночестве. Счастья нигилисты «не заслужили», со счастьем они «несовместимы»…
И ещё совершенно невозможно не сказать об отношении этой «философии» к мирозданию — о том, что природа для нигилиста «не храм, а мастерская»…
Перед нами строки стихотворения самого И.С.Тургенева, созданные намного раньше романа:
Гуляют тучи золотые
Над отдыхающей землей;
Поля просторные, немые
Блестят, облитые росой;
Ручей журчит во мгле долины,
Вдали гремит весенний гром,
Ленивый ветр в листах осины
Трепещет пойманным крылом.
Молчит и млеет лес высокий,
Зеленый, темный лес молчит.
Лишь иногда в тени глубокой
Бессонный лист прошелестит.
Звезда дрожит в огнях заката,
Любви прекрасная звезда,
А на душе легко и свято,
Легко, как в детские года.
И как мне кажется, это стихотворение тоже можно назвать антитезой словам Евгения Базарова. Он говорил, что природа не храм, а мастерская — а в стихотворении весенний пейзаж приводит к мысли о Святости и чистоте душевной, напоминая слова Спасителя: «Будьте как дети»…
Базаров всё отрицал – и вот его «отрицает» сама жизнь – главный герой умирает молодым…
Таким образом И.С.Тургенев говорит нам, что природа не должна, не может быть «средством», «инструментом». О том, что природа, как и любовь, — неотъемлемая часть нашей души, «укрепляющая» наше понимание мира и своего места в этом мире. А нигилистические идеи заводят в тупик.
Студент 1 курса, лауреат Всероссийскиго он-лайн конкурса «Новое поколение», участник Межрегионального Конкурса «Алтарь Отечества» Пономарёв Фёдор Иванович.
Русская культура против нигилизма
Что вообще такое нигилизм? Нигилизм — философия, которая ставит под сомнение общепринятые ценности, идеалы, нормы нравственности, культуры или фундаментальные понятия, такие как знание, существование и смысл жизни. В крайнем своём проявлении нигилизм всё вышеуказанное отрицает. И, конечно, суждение это что это крайне ошибочно.
И вот появляется в русской литературе антинигилистический роман. Что же это такое? Разумеется, роман, направленный против этой самой «философии. Авторы антинигилистических романов – великие русские писатели изображали новых людей эпохи – людей, отрицающих нравственные устои, эстетические идеалы и любые другие авторитеты. И что из «философии» этой получается в итоге.
Я считаю антинигилистическим прежде всего роман «Отцы и дети» И.С.Тургенева -потому что один из главных героев — Евгений Базаров открыто и прямо называет себя нигилистом. При первом знакомстве мы видим, что герой, конечно, не глуп – и при этом самоуверен. Он полностью посвятил свою жизнь естественным наукам, медицине. Однако, Базаров признаёт истиной лишь то, что можно увидеть, осязать — а все остальное для него — «вздор», «романтизм». Базаров – ярый материалист, доходящий в своих убеждениях до крайностей. Он отвергает музыку, поэзию, живопись — искусство как таковое, а в окружающей человека природе – во всё мироздании видит лишь «мастерскую» и не более того. А для большинства русский писателей природа – Нерукотворный Храм Творца.
А на душе легко и свято,
Легко, как в детские года –
написал за много лет до романа И.С.Тургенев, созерцая весну в вечернюю пору…
О любви же Базаров говорит: «Любовь — белиберда, непростительная дурь». Невольно вспоминается как говорит Евгений «загадочном» взгляде, составляющем во многом тайну души человека: «Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду? Это все романтизм, чепуха, гниль, художество».
Когда же Евгений услышал, как отец Аркадия играет на виолончели, то рассмеялся и сказал: «Помилуй! В сорок четыре года человек играет на виолончели!» …
А вот более позднее произведение, созданное Н.С.Лесковым «На ножах». В этом романе лозунгом нигилистов становится иезуитизм — «борьба с миром хитростью и лукавством».
На самом же деле это — антигуманистическая система нравственных принципов, возникающая, как правило, внутри замкнутой группы, касты, организации и служащая сокрытию или оправданию аморальной по содержанию деятельности, направленной во вне этой группы… Прежде всего именно антигуманистической и аморальной – т. е. против человечества направленной.
И вот один из «воплотителей» — Павел Горданов – «новейший» хищный тип нигилиста-перерожденца. Он лишён духовного начала – а потому несёт собой только хаос и смерть. Горданов «бережлив и расчетлив», лицемерен и коварен, не способен любить. Ставя выше всего личное обогащение, он живет по принципу: «Глотай других, чтобы тебя не проглотили». Даже его фамилия «Горданов» говорит о том, что это человек высокого мнения о себе – и такие обычно о других не думают. А главное в том, что фамилия его воплощает гордость, гордыню — начало всех грехов. Когда-то люди, возгордившись, Рай утратили. И, наверное, эту же мысль воплотил и Ф.М.Достоевский, назвав революционеров бесами
в одноимённом романе. А П. А. Флоренский, прочитав роман, сравнил лица «героев» с масками, сказав о мертвенности душ.
У Евгения Базарова ещё нет намерения уничтожить людей, обобрать общество – до или после его уничтожения – но ведь зазвучит эта «мысль» в более поздних антинигилистических романах. Повод, чтобы задуматься, трагедию века двадцатого пережив…
И вот трагические финалы обоих романов — Горданова арестовывают, а Базаров умирает от тифа. Очень непохожие писатели показываются худшие стороны этой «философии» — словно вынося нигилизму приговор и «наказывая» его «носителей».
И всё же Базаров получил шанс на искупление – получил по молитве родителей. А Горданов получил то, что заслужил – и молится за него никто не станет…
И вот ещё знаменитые строки:
Весь Мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый Мир построим:
Кто был ничем, тот станет всем.
Очень напоминает слова Базарова о том, что их дело — «место расчистить», а строят пусть другие. «Интернационал» — «всечеловеческая песнь ненависти», как сказал о нём русский писатель-эмигрант И.С.Шмелёв.
Разрушили Святость и Гулаг построили, залив Россию кровью. Кажется, пора уже понять, осознать…
Итак, нигилизм — в первую очередь отрицание духовного начала в человеке, поэтому и ведёт он только в беспросветную бездну, без надежды на спасение, на чудо.
И только покаяние — изменение сознания принявшего идеи нигилизма, способно направить на Путь Истинный.
Студент 1 курса, лауреат Всероссийскиго он-лайн конкурса «Новое поколение», участник Межрегионального Конкурса «Алтарь Отечества» Буза Александр Романович
Часть шестая
«Воплощение народности» в жизни и в литературе.
Безысходность отношений без любви.
Глава первая «Забота», что хуже кнута палача».
Велика, огромна роль семьи – и в жизни, и в литературе. Потому в некоторых хорошо всем известных произведениях события даже за пределы одной семьи не выходят – словно незачем – потому что именно через семью можно показать, можно раскрыть суть главных героев, оценить поступки.
Это и лежит в основе пьес великого русского драматурга А. Н. Островского…
Матери наплевать на счастье своих детей, намного важнее те законы, по которым она живёт – вернее, — существует. Кабанова считает, что в их семье закон и есть она сама — её мировоззрение. Мать словно управляет – пытается управлять своими детьми, как куклами, – и прежде всего сыном.
Все понимают, конечно, что речь идёт о знаменитой «Грозе». Мы не знаем, любит ли Кабанова своих детей, любила ли мужа – можно лишь догадываться, но читатель видит лишь её тиранию по отношению к самым близким людям. Мать считает, что, приказывая детям, она заботится о них. Но разве можно заботиться, навязывая и унижая?!
А если углубиться в произведения — вернее, в образы, в отношения, то можно сделать вывод, что Кабанова вовсе не знает, что такое любовь, точнее то, что представляют себе все нормальные, души не утратившие люди: заботу, доброту, нежность, самопожертвования. Ей всё это чуждо. В семье Кабановых это не принято, не знакомо – да неведомо, наверное, и всему городу…
Именно поэтому Тихон боится своей матери, не имеет своего мнения или не высказывает его.
Только любовь и страх несовместимы. И сестра его Варвара, пытаясь вырваться «на свободу», учится врать, недоговаривать, чтобы не тревожить свою мать — вернее, чтобы не создавать проблем себе. Она признаёте Катерине, что не была обманщицей, да «выучилась» — приспособилась к изначально порочным отношениям. И можно ли более калечить душу человека?!
Есть же, однако, семьи, воспитывающие своих детей совершенно по-иному. Есть — только не в этом городе.
Вспоминается сразу, как рассказывала о своей семье Катерина – о том, как маменька её любила, не нагружала сильно работой. А ещё Катерина могла молиться, когда хотела – а не «из-под палки», как в Калинове.
Или родители Бориса, любившие друг друга по-настоящему, хорошо детей своих воспитывавшие. И вот Борис вынужден терпеть унижение от Дикого ради сестры.
Только нужна ли такая жертва ради наследства?! Всё почему-то трагедией завершается…
Глава вторая «Любовь, победившая самодурство».
А вот более ранняя пьеса — «Бедность-непорок».
Хозяиндома —богатыйкупец Гордей Торцов, решивший перейти на западный «манер» и словно стесняющийся корней своих. И дочь свою Любу решил выдать замуж за пожилого московского фабриканта Коршунова, чтобы в Москву переехать. И неважно для него, что Люба того не хочет, что против жена, что дочку оплакивают, словно «хоронить» собираются. Неважно, что Коршунов — очень плохой человек. Для Торцова не важно ничего, кроме его желаний – он тиран, самодур…
И всё же в финале глава семьи изменится — и дочь его выйдет замуж за любимого человека, за хорошего человека — Митю.
Неминуемая, казалось бы, трагедия не произошла, благодаря младшему брату Гордея – Любиму, узнавшему в Коршунове некогда обманувшего его нечестного компаньона. Именно Любим направляет на путь истинный своего брата. А ещё — незлобие, чистота души и самой Любы, и её мамы Пелагеи Егоровны, и Мити. Несмотря на то, сколько им пришлось выстрадать, никто злобы на Гордея не держит – а Митя готов ему «заместо сына» быть – потому что любить умеет.
И плачет в раскаянии Торцов, говоря всем, что он теперь «совсем другой человек».
Вот оно — настоящее счастье.
Великий русский драматург показал, как важно для каждого участие любящей семьи, как важно нравственное воспитание детей.
Он ещё раз напомнил, что наша суть, наше жизненного кредо, как а фундаменте, стоит на том, что заложила в нас семья.
Студентка 1 курса, лауреат Всероссийскиго он-лайн конкурса «Новое поколение», участник Межрегионального Конкурса «Алтарь Отечества» Эрендженова Альмина Искандеровна
«Роль семьи в становлении личности»
(На примере пьес А.Н.Островского)
Глава первая «Любить или тиранить»?!
Семейные отношения очень важны в жизни каждого человека – оттого это – и одна из самых главных тем в русской литературе.
И перед каждым человеком есть два пути: здоровая во всех смыслах, благополучная семья и искажённые семейные отношения. Счастье или несчастье.
Семья — главное в нашей жизни — от неё зависит воспитание, характер, отношение к жизни.
И, конечно, в литературе семья играет огромную роль в раскрытии характеров, через семью показаны настоящие ценности героев,
Итак, обратимся к хорошо известной всем пьесе А.Н.Островского «Гроза» и посмотрим на семью Кабановых — на отношения матери к своим детям. Для Марфы Игнатьевны, оказывается, вовсе не важно семейное счастье сына — намного важнее т.н. «законы».
Патриархальные, домостроевские законы, беспрекословного исполнения которых требует Кабаниха, по большей части основаны на уже отживших, «мертвых» традициях и обычаях, согласно которым мужчина словно «создание» наивысшее, требующее беспрекословного женского подчинения — и потому жена должна бояться мужа. А ещё необходимо, чтобы невестка почитала свекровь как родную мать, чтобы «сложа руки не сидела», как барыня, «чтоб в окны глаз не пялила».
Так свекровь и должна быть вторым человеком после матери – а не тираном, требующим любви и уважения.
«Хорошая жена, проводивши мужа-то, часа полтора воет, лежит на крыльце… да в ноги ему кланяется, прощаясь» — говорит Кабанова невестке.
И Катерина все это терпит, так как и семья, где выросла она, тоже являлась частицей общества, жизнь которого построена на патриархальных законах. Ведь и замуж Катерина вышла скорее всего в соответствии с представлениями о замужестве в купеческой среде, хоть и росла в совсем других отношениях, где никто никого не тиранил.
Глава вторая «Чего же должно «убояться»…
Потому, наверное, в патриархальной купеческой семье почти невозможно встретить любовь; здесь она «действует», словно стихия, разрушая все порядки и устои. Вот и воспринимается большинством любовь как нечто беззаконное, постыдное.
Когда Катерина, прощаясь с Тихоном, в порыве чувства бросается ему на шею, то получает гневную отповедь свекрови: «Что ты на шею-то виснешь, бесстыдница! Не с любовником прощаешься! Он муж тебе, глава! Аль порядку не знаешь…»
И это общество, и эта семья отторгают Катерину как чуждое явление, нарушающее все законы и порядки — а потому она для самого общества словно угроза.
«Да убоится жена мужа своего»…
Но слово «убоится», как сказано в Писании, означает «боится потерять любовь, уважение», а не получить кнутом или быть оскорблённой. Кабанихе и ей подобным кажется, что они олицетворяют «высшую нравственность», а сами даже не понимают, что Спаситель на Кресте умер не для того, чтобы люди самых близких тиранили…
А ещё Кабанова, не скрывая, завидует своей невестке, обижает Катерину из-за того, что сын любит жену больше, чем мать, хотя сказано в Писании: «Оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью».
Под словом «оставит» подразумевается не оставление родителей без попечения и внимания, но создание новой отдельной от них семьи. Я бы назвал это очень большим, судьбоносным шагом взросления в жизни любого человека.
«Будут два одною плотью». Святитель Григорий Богослов так говорит об этих словах Писания: «Связанные узами супружества заменяют друг другу и ноги, и руки, и слух. Супружество и малосильного делает вдвое сильным, доставляет великую радость. Общие заботы облегчают скорби. Общие радости для них восхитительнее. Для единодушных супругов богатство приятнее, а скудость переносится легче. У них одно питие из домашнего источника, из которого не вкушают посторонние. Составляя одну плоть, они имеют и одну душу». А Святитель Иоанн Златоуст христианскую семью называет малой церковью. Он говорит, что муж и жена подобны рукам и глазам. Когда рукам больно, то плачут глаза. Когда глаза плачут – руки утирают слёзы.
Наверное, нет человека, который бы не согласился с этим. Думаю, что слова эти о единстве, о полном понимание супругов. Об искренних отношения между супругами — отношениях, построенных на искренней, истинной любви — недаром называют супругов второй половинкой. А значит, только любящие станут одним целым.
То, что происходит между двумя любящими друг друга людьми, только их дело — и в отношениях мужчины и женщины не может быть «третьего лица» лица, пусть и самого родного для одного из супругов человека. Настоящая любовь — это соединение двух душ, так говорили древние. Для настоящей любви нужны только два любящих сердца. Настоящая любовь облагораживает человека.
А Кабанова к своим «почтенным» годам не осознала этого — такого очевидного и очень важного. Всё это раскрывает Марфу Игнатьевну как плохую мать, как женщину, не знающую семейного счастья…
Теперь обратимся к образу Тихона. Он сам признаётся в том, что готов сбежать от любимой жены – потому что мать свободы не даёт. Но почему же он не хочет взять с собой Катерину, уехать от матери и жить своей семьёю, своим умом, как говорит в финале Кулигин? Писатель показывает своего героя как «мальчика» в теле мужчины, не способного найти в себе мужества пойти наперекор матери ради счастья своей семьи.
И всё это при том, что изначально Тихон не тиран, человек, способный любить и прощать.
Но трагедия в том, что сын Кабановой — плод нездоровых семейных отношений. И скорее всего по-иному быть не могло.
И вот, что ещё очень важно. Впервые мы видим Кабановых, когда они всей семьёй возвращаются из храма. Однако благодать не посетила душу Марфы Игнатьевны, если она, отстояв Всенощное Бдение, так разговаривает со своими домашними. Значит, посещение храма, молитва — для неё просто часть обряда жизни, тех правил, над которыми никто уже не задумывается. Значит то – главное, на чём стоит, как на фундаменте, Православная Церковь, жизнь по-настоящему верующего человека, для неё, как и для большинства жителей города, — пустой звук.
Мне действительно жаль людей, живущих по таким «моральным принципам», как Марфа Игнатьевна и большинство жителей города…
Глава третья «Исковерканные» воспитанием»
Теперь же обратимся к более ранней пьесе драматурга «Свои люди – сочтёмся». В центре пьесы купеческая дочь Липочка, довольно цинично рассуждающая о возможности выгодного замужества, об обретении того, что она называет семейным счастьем.
К родителям Липочки — Большовым приходит сваха. Липочка и её мать спрашивают, когда уже им жених найдется. Отец просит жениха богатого, мать – «беспременно купца», чтобы был «жалованный» и «лоб-то крестил бы по-старинному», а сама Липочка – дворянина.
Она не хочет, чтобы ее муж был купцом, как отец, потому что у купцов нет благородного обращения.
И вот приказчик Большова Подхалюзин просит сваху отказать жениху, которого она нашла для Олимпиады и обещает ей за это две тысячи рублей и соболью шубу.
А после, как только приходит Лазарь, Самсон Силыч сообщает, что это – выбранный им жених. Липочка возмущенно говорит, что не пойдет «за такого противного». Большов насильно берет дочь за руку. Аграфена просит его опомниться, но он отвечает: «На что ж я и отец, коли не приказывать? Даром что ли я ее кормил?». Липочка возмущена: «Где это видано, чтобы воспитанные барышни выходили за своих работников?». Большов же приказывает ей замолчать: «Велю, так и за дворника пойдёшь».
Подхалюзин уверяет расстроенную Аграфену, что такого зятя, который бы уважал и, значит, старость покоил, – «окромя» его «не найтить-с».
Наедине с Подхалюзиным Липочка называет его необразованным дураком и наотрез отказывается выходить за него. Но очень скоро «покупается» тем, что и дома будет в шелковых платьях ходить, тем, что лошадей заведут орловских и т.п.
Итак, свадьба состоялась, а Большов, как они с Лазарем договорились, объявляет себя банкротом и идёт в долговую яму…
А после… кредиторам надо заплатить по 25 копеек за рубль. И тут Лазарь говорит, что это много и он может дать только по 10 – у него нет денег. Большов возмущен, ведь он просит у них «свое же добро». Итак, дочь предаёт отца…
В этом сюжете гениальной пьесы А.Н.Островского мы видим пример нездоровых семейных отношений. Большов плохо воспитал дочь – во лжи, страхе и ненависти, не дав верных, истинных ценностей жизни. А после выдал её замуж по расчёту, с чувствами дочери не считаясь. За это он поплатился – оставшись в финале нищим и обделённым. Липочка выбрала деньги, а не своего родного отца. Даже зятю больше «жаль тятеньку» — потому и едет он с кредиторами торговаться…в старом сюртуке. И что ещё будет, неизвестно.
Алимпиада Самсоновна стала «плодом» нездоровых семейных отношений, как и Кабанов. И неважно, что итог разный. Суть-то одна – исковерканные жизни людей.
Снова хочется сказать, что таких людей очень — очень жаль. Они не знают, что такое счастье. Они калечат души живущих рядом с ними – и прежде всего свои души.
А.Н.Островский, как и все великие писатели, показал, нездоровые отношения, скверные поступки по отношению к самым близким людям – показал примеры того, чего быть в жизни людей не должно. То, что приводит к разрушению семьи, разрушению общества. Великий писатель словно «предостерегает» читателя от подобного рода людей и хочет, чтобы мы сделали должные выводы.
Нельзя отравлять семейные отношения, строя их на ложных ценностях.
Студент 1 курса, лауреат Всероссийскиго он-лайн конкурса «Новое поколение», участник Межрегионального Конкурса «Алтарь Отечества» Михайлов Максим Игоревич
Творческое исследование
«Невозможна семья без любви»
(На примере произведений А.Н.Островского)
Глава первая «Изгнание любви и доведение до смертного греха»
Тема семьи в русской литературе одна из самых-самых важных. Благодаря ей раскрываются взаимоотношения поколений. Сам подход к этой теме у всех писателей был разный, но все они были едины в главном: в семье происходит утверждение нравственных устоев, общечеловеческий ценностей, переходящих из поколения в поколение.
Главную роль играет семья ив произведениях А. Н. Островского — автор показывает, что семья, как не что другое, влияет на поведение, на мировосприятие людей.
Вот один из самых ярких примеров того — семья Кабановых в знаменитой «Грозе».
«Я жила, ни об чем не тужила, очно птичка на воле…Маменька во мне души не чаяла…» — рассказывает о своей юности Катерина. В семье её родителей царили покой и любовь. А теперь самого главного – любви, понимания, доверия нет.
Глава семьи — Марфа Игнатьевна при людях старается соблюдать правила внешнего приличия, а за «глухим забором» изводит домашних своими придирками, нравоучениями. Ей нет дела до того, что всем в семье, всем рядом с ней плохо.
Я думаю, что с покойным мужем у Марфа Игнатьевна отношения были построены на ссорах, криках и унижении. Очевидно, был он тираном, забывшем о любви и понятия ни малейшего не имевшем об истинном семейной счастье. А вот теперь она словно «отыгрывается»за это на родных — можно сказать, подсознательно. Ведь Кабаниха не знает или не хочет знать, что же такое на самом деле любовь в семье. Да и хорошего человека так называть не станут.
И вот словно «режиссирует» мать «сцену» проводов сына, отводя невестке роль молчаливого и запуганного «участника». Смешным и жалким представлен здесь Тихон, который, запинаясь и смущаясь, произносит «под диктовку» матери поучения жене. А Кабанова словно получает удовольствие или некое удовлетворение от унижения сына и невестки.
Эта сцена одна из важнейших в пьесе и в смысле раскрытия психологии характеров героев, и по значению для развития интриги. С одной стороны отъезд Тихона устраняет непреодолимое внешнее препятствие для встречи Катерины с Борисом, а с другой — рушатся все надежды несчастной найти внутреннюю опору в любви мужа.
Эту сцену можно назвать пародией на семейные отношения. Ведь Катерина искренне хотела проводить мужа, а Кабаниха разыграла настоящий спектакль.
После отъезда Тихона Катерина после долгих колебаний идёт на встречу с Борисом. Она знает – не может не знать, что совершает смертный грех, но знает она и то, что дальше так жить нельзя — невозможно.
Поэтому во время грозы признается Катерина мужу в измене, а после совершает самоубийство. Видимо, выход из того ада, что создали люди вокруг себя, лишь один – смерть.
Я считаю, что Катерина, изменив мужу, конечно же, совершила смертный грех, но её прежде всего жалко – неслучайно сам писатель говорит в финале устами Кулигина – о Судие, который милосерднее нас. А случилась эта беда потому прежде всего, что встретив Бориса, Катерина, наконец, почувствовала радость, любовь – то, чего ей так недоставало.
Она понимала, не могла не понимать, что совершила непоправимую ошибку и решила разом покончить со всем, совершив самоубийство. Невозможно жить в таком аду, который создали люди вокруг себя, даже о том не задумываясь.
В конце произведения Тихон в позднем прозрении, держа на руках мёртвую жену, произносит: «Маменька, вы ее погубили! вы, вы, вы….» Словно душа его кричит.
Погубило «царство», из которого любовь изгнана. Сами изгнали…
Глава вторая «Купленная совесть»
А вот знаменитая, почти через двадцать лет созданная «Бесприданница». Семья главной героини Ларисы сильно отличается от семьи Катерины. Здесь нет такой любви и заботы со стороны матери — она выдает дочерей замуж по расчету, а что будет с ними потом, её вовсе тревожит. Они ведь бесприданницы. Так выдала двух — так и Ларису хочет поскорее выдать за того, кто за бесприданницу посватается первым.
Но богатый купец Кнуров предлагает Ларисе ехать с ним в Париж, стать его любовницей, содержанкой: «Я только желаю вам добра и счастия, чего вы вполне заслуживаете. Не угодно ли вам ехать со мной в Париж, на выставку? <…> И полное обеспечение на всю жизнь?» «Стыда не бойтесь, осуждений не будет. … Кнуров обещает Ларисе роскошную жизнь, если она станет его любовницей.
Но он ещё обещает, что никто не станет говорить о Ларисе плохо. А это почему?!
Да потому что, как считает Кнуров, что если он даст ей «громадное» содержание, то самые строгие критики чужой нравственности должны будут замолчать и «открыть рот от удивления». Значит, всё в том числе общественное мнение, «продаётся» — лишь бы дали побольше. Кнуров может – для него «невозможного мало».
А Лариса при всех его «торжественных» словах – рабыня, кукла, вещь – неслучайно именно это слово вкладывает ей в уста автор.
И вот в конце пьесы к Ларисе приходит прозрение, она понимает отношение к себе окружающих людей и называет себя вещью…
И выстрел оскорблённого жениха, очевидно, спасает Ларису от мук и страданий. И перед смертью она прощает всех и берёт пистолет в руки, чтобы это выглядело как самоубийство – да по сути таковым оно и является – просто сил недостало через перила перегнуться…
Лариса тоже словно выходит из «темного царства» — выходит лишь одним путем – смертью. Смертью – потому что опоры искать не в ком. Здесь уже ничего человеческого не осталось…
Я считаю, что семья одна из важнейших тем в русской литературе – потому что семья очень важна в жизни каждого. И если человек не видит в семье заботы и любви, то это всегда заканчивается трагично.
Студентка 1 курса, лауреат Всероссийскиго он-лайн конкурса «Новое поколение», участник Межрегионального Конкурса «Алтарь Отечества» Воропаева Софья Алексеевна.
Часть седьмая «Не отрекаться от Бога, от любви, от призвания…»
Эссе «Наказание за укрывательство от правды жизни».
(На примере произведений А. П. Чехова)
Глава первая
«Больничная палата, ставшая «эшафотом».
Наказание — это мера воздействия на совершённое преступление. Однако наказанием может стать не только кара закона юридического. Духовная кара может настигнуть принявших для себя как жизненную позицию «позитивизм» — что значит «укрывательство от правды жизни».
Одним из самых ярких примеров того является знаменитое произведение А. П. Чехова «Палата №6», где укрываться от правды жизни стал доктор Андрей Ефимович Рагин.
Доктор прибыл в больницу для того, чтобы лечить людей, но со временем перестал обращать внимание на отношение врачей к пациентам больницы и в частности к обитателям палаты №6 — душевнобольным. У него словно руки опустились.
В юности Андрей Ефимович, как говорит о нём А. П.Чехов, «был очень набожен», хотел пойти в духовную академию, стать священником. Однако отец — хирург посмеялся над таким желанием и «заявил категорически, что не будет считать его своим сыном, если он пойдёт в попы». И вот по настоянию отца Андрей Ефимович выучился на доктора. Поэтому он и не чувствовал призвания к медицине, не горел особым желанием что-либо менять.
Поступок доктора можно считать отречением – отречением от призвания, иначе бы А.П.Чехов мог «выбрать» какую-нибудь другую «несостоявшуюся» профессию. А ещё, наверное, не углубляясь в то, каким врачом был отец Андрея Ефимовича, можно сказать, что человеком он был бездуховным. По сути оба от Бога отреклись…
Итак, по прибытию в город доктор Рагин увидел, что больница «безнравственное и в высшей степени вредное для здоровья жителей» учреждение. Однако он не стал ничего предпринимать – менять, искоренять, рассудив для себя, что «для этого недостаточно одной только его воли». А после доктор много думал о том, что в городе нет людей, с которыми можно было бы «порассуждать» — только уже не о медицине…
Однажды Андрей Ефимович увидел на улице жида Моисейку, возвращавшегося из города в палату №6. Доктор Рагин последовал во флигель, чтобы узнать, почему Моисейка без обуви. Там-то он и встретился с Иваном Дмитриевичем Громовым – тонким, образованным человеком, страдавшим манией преследования. Доктор Рагин был очень рад встретить человека, с которым можно было «порассуждать» — и потому на следующий день Андрей Ефимович снова зашёл к Ивану Дмитриевичу. В их разговоре доктор утверждал, что человек может не чувствовать холод, не обращать внимание на происходящее и спокойно жить, но Громов говорил, что если человек ничего не чувствует, то значит и не живёт. Доктор стал проводить время в разговорах вместо того, чтобы немедленно исправить всё происходящее, чтобы защитить обитателей палаты от сторожа Никиты, всем своим видом, всем своим поведением напоминающего тюремного надсмотрщика, убеждённого, что «их надо бить» и что без этого не будет порядка. Доктор же вместо этого стал говорить Ивану про то, что общество избавляется от «неугодных» и что это неизбежно…
И вот постепенно доктора стали считать сумасшедшим — и в конце концов отправили в ту самую палату №6. Доктор Рагин умер здесь вместе с теми, кого должен был вылечить, спасти. Умер в наказание за укрывательство от правды жизни, которая, как написал в своей статье И.С.Шмелёв, «потребовала к ответу»…
Глава вторая «Запоздалое прозрение».
А вот рассказ «Цветы запоздалые», написанный несколькими годами раньше — произведение, в котором тоже один из главных героев – врач.
Из-за принятия похожей позиции – отречения от идеалов юности, из-за равнодушия доктор Топорков потерял свою возлюбленную — княжну Марусю. Это и стало для него наказанием.
Доктор был когда-то крепостным в доме родителей Маруси, а после выучился на врача, что само по себе делает ему честь. Только работать потом он стал исключительно ради денег. Ради денег и женился…
И вот однажды во время посещения доктора исстрадавшаяся по нему Маруся призналась Топоркову в любви.
И тогда словно пелена спала с глаз доктора – привыкший к «шелесту» купюр, он вдруг осознал, что деньги далеко не главное. Ради того, чтобы вылечить от чахотки Марусю, Топорков готов был отдать всё, что имел, – но было уже поздно. Маруся умерла — и никакие деньги спасти возлюбленную не смогли – да и что могло бы быть после? «Не цветут цветы осенью». Любовь, как и цветы, должна расцветать весною, когда всё преисполнено радости и надежды. А если любовь «расцвела» поздно, если человек слишком поздно «спохватился», что утрачены идеалы, что понапрасну растрачены силы, то любовь не сохранить. А что дальше? …
Итак, завершая беседу, вспомним ещё раз, что в обоих произведениях главные герои – врачи. Образы врачей показывают болезнь общества — вот все и «больны» — «больны» равнодушием — а по сути утратой самого смысла жизни. А потому так или иначе получают все наказание за своё равнодушие к происходящему, за укрывательство от правды жизни. А правда жизни рано или поздно призовёт к ответу.
Студентка 1 курса, лауреат Всероссийскиго он-лайн конкурса «Новое поколение», участник Межрегионального Конкурса «Алтарь Отечества» Катан Валерия Олеговна
Творческое исследование
«Забвение порождает хамство»
Глава первая «Осознание»
Связь времён — одна из главных в творчестве всех, наверное, великих писателей — и один из них — Антон Павлович Чехов. Для того, чтобы подчеркнуть эту великую связь, связь через столетия проходящую, чтобы заставить читателя задуматься, великий русский писатель прежде показывает изменение восприятия окружающего мира главного героя. Речь, конечно, о любимом рассказе самого писателя — «Студент».
Итак, действия как такового почти нет — студент Иван Великопольский в Страстную Пятницу рассказывает двум вдовам о том, что происходило девятнадцать веков назад — историю Христа, предателя Иуды и отрекшегося от своего Учителя апостола Петра. Историю, которую они, как и большинство русских людей, прекрасно знают. И всё же вдовы: Василиса и Лукерья — потрясены рассказом Ивана. Они глубоко переживают услышанное – переживают духовно. Глубоко переживает это трагическое событие и сам рассказчик — словно собственное страдание, переживает. Все они, сострадая Христу и Петру, словно физически ощущают связь времён – связь духовную. И это ощущение помогает преодолеть тяжесть боли и усталости.
Оттого финал рассказа резко противоположен началу — когда Иван, поёживаясь от холода, размышляет о нищете, бедности, голоде во времена Рюрика, Ивана Грозного и своего времени. Когда он думает, что никогда ничего не изменится к лучшему…
Но вдруг после беседы со вдовами главный герой, несмотря на что, что вокруг такие же тьма и холод, сам ощущает связь своего времени с временами апостольскими – связь духовную. И связь эта не просто с историей из глубины веков — это нераздельная связь с Самим Богом! И, благодаря ей, можно жить дальше, претерпевая все невзгоды!
Герои рассказа не остались глухими к чужому страданию – а без этого сострадания, без этой духовной связи люди людьми как таковыми быть бы перестали — и «сеяли» бы только разрушение и смерть. Без этой связи осталось бы на земле только пустота…
Пустота, такая, как в душе Ермолая Лопахина из пьесы «Вишнёвый сад» — ведь с его приходом усадьба пустеет — и последним событием становится звук топора в саду.
Главной мыслью пьесы я считаю ту, что вся наша Россия – «Вишнёвый сад», что вся Россия – «монастырь». Великий А.П. Чехов в своём предсмертном произведении говорит читателю о разрушении России такими, как Лопахин. Они, вырубая сады, обрубая саму корневую связь русских имений, уничтожают Россию как монастырь – уничтожают традиции, устои, которые создавались веками. А значит, они уничтожают саму мысль о существовании Бога…
Великим писателям дан дар пророчества — пророческим стало и показанное – вернее – отражённое в пьесе А.П.Чехова. Сбылось пророчество в двадцатом веке — стали появляться — вернее – «проявляться» люди, утратившие эту духовную связь – утратившие веру. И многие потеряли самих себя.
Глава вторая «Он сеет лишь боль»
И придёт вслед подобных Лопахину «Великий Хам», с истинно русской болью изображённый поэтом Серебряного века С.С.Бехтеевым. «Великий Хам», который уничтожит и самого Лопахина, как русская история показала.
Он идёт, великий Хам,
Многорукий, многоногий,
Многоглазый, но без Божий
Беззаконный, чуждый нам.
Слышим, слышим — это он
С грубой наглостью смеётся;
Это он галдит, плюётся
И смердит со всех сторон.
Посмотри — он на глазах
Топчет розы, рушит зданья,
Вековые изваянья
Повергая дерзко в прах…
Позабудьте навсегда
Знанья, роскошь и искусства:
Я вам дам иные чувства,
Чувства, чуждые стыда.
Так иди ж на общий пир,
Зверь стобрюхий, многоликий;
Я — ваш царь, я — Хам великий;
Я сотру культурный мир!..»
«Великий Хам» стал разрушителем Царской России – а по сути — Святой Руси. Подобно Лопахину, он уничтожал произведения искусства, древние памятники. Он воздвигал свои богохульные «здания», олицетворяя безверие, бездушие своей «многорукой, многогранной, многоглазой, но безбожной» личности.
Всё к чему «Хам» прикасается, уничтожено, порушено или забыто. Он «топчет розы, рушит зданья, вековые изваянья повергая дерзко в прах…» Он превращает в прах наши монастыри – а значит, саму Россию.
Всё это оттого, что связь времён, связь с Создателем нашим была стёрта людьми, подобными Лопахину…
Глава третья «Вот и настал час «конца» — час нового «начала!»
А ведь однажды эта духовная связь уже распадалась – и за то был наслан на землю Великий Потоп.
Тогда Сам Господь решил очистить грехи человечества. Однако спаслись в потопе не только благочестивый Ной и уважающие духовные традиции Сим и Иафет — спася и тот, что посмеялся над отцом, чьё имя стало нарицательным, тот, что стал «прародителем» хамства…
И свершившие дьявольский переворот «простые люди» тоже связь с Творцом разрушили — и «Великому Хаму» поклонились. А он показал всем, что Иван, родства не помнящий, может «сотворить» с культурой и с самой связью времени. Эта «преемственность» стала слишком очевидной и ужасной для всех русских людей. И оставила нам лишь руины великих, старых монастырей…
Но всё же душу убить нельзя, как ни пытались прислужники «Великого Хама». И потому, завершая беседу, обратимся к строкам, созданным молодым И.С.Тургеневым.
Христос воскрес! А если бы не так,
Все светлое давно б окутал мрак,
И Солнца Правды не узнали б мы,
И не было бы выхода из тьмы.
И если б Он из гроба не восстал,
Не влек бы нас высокий идеал,
И даже мыслью мы бы не могли
Подняться над растлением земли.
Христос живет! А если б Он не жил.
То мир давно б уже похоронил
Живое все, что есть в душе у нас,
Пытался сделать это он не раз.
И если бы тот камень гробовой
Не отнят был Всесильною рукой,
То и сейчас бездушный саддукей
Мог правду скрыть под грудою камней.
Весть о Христе прошла сквозь грань веков
И чрез границы всех материков.
Ни варварство, как видим, ни прогресс
Не заглушили песнь: «Христос воскрес!»
А потому жив мир людской, потому
возрождаются русские святыни.
Потому, как поётся в песне, монахами Донской Обители созданной, возрождается Матушка Русь» …
Студент 1 курса, лауреат Всероссийскиго он-лайн конкурса «Новое поколение», участник Межрегионального Конкурса «Алтарь Отечества» Майоров Максим Игоревич.
Творческое исследование «Не отрекаться…»
Глава первая «Наказание за равнодушие»
Пожалуй, сложно назвать более нужную, героическую, требующую ответственности профессию, нежели профессия врача. Это не просто профессия — это — особый дар спасать. А потому часто и в литературе образ врача представляет собой многогранную личность со своими идеями и мыслями, со своим мировоззрением. И только так должно быть. Но бывает, к сожалению, не всегда…
Как всем хорошо известно, Антон Павлович Чехов сочетал призвание писателя с призванием земского врача — а потому создал множество интересных образов докторов. Есть такое суждение, что чеховские врачи не похожи на классических медиков, которые сразу приходят нам на ум.
Я хотел бы рассмотреть один из самых неоднозначных образов врачей в литературе —доктора Рагина из рассказа «Палата№6». Андрей Ефимович изначально умный и честный человек, но нет у него силы воли и веры в своё право изменять жизнь к лучшему.
«Да и к чему мешать, людям умирать, если смерть есть нормальный и законный конец каждого?» Погружённый в такие мысли, Рагин забросил дела и перестал посещать больницу ежедневно, перестал делать то, ради чего приехал, то, что было его долгом…
И здесь, наверное, будет уместным вспомнить, что изначально он вовсе не хотел быть врачом — а желал стать священником. Священник – это связующая нить между Богом и людьми. Однако, Андрей Ефимович, как мы уже сказали, человек слабохарактерный, не способный отстоять свои убеждения — в результате отец Рагина, посмеявшись над желанием сына, настоял, чтобы тот поступил на медицинский факультет. И вот главный герой, не имеющий нравственной силы отстоять свою жизненную позицию, отрекается от собственного желания, может быть, — от призвания. Это равносильно тому, чтобы по настоянию родителей от любви отречься. Вот и получилось то, о чём мы читаем далее.
Андрей Ефимович от скуки стал посещать палату № 6 – место для душевнобольных и вести разговоры, споры на философские темы с Иваном Громовым, бывшим судебным приставом, заболевшим манией преследования. И тогда врач Хоботов решает поместить Рагина в эту же палату – решает затем лишь, чтобы место «коллеги» занять. Рагин умирает от безысходности — и это — его наказание за безразличие. Именно поэтому А.П.Чехов делает такой финал, а не отправляет своего героя в отставку.
Ведь посещая эту палату, врач словно пытался «изучать» обитателей, как изучают подопытных животных — но ничего не сделал, чтобы помочь им, не осадил сторожа, скорее на тюремщика или на палача похожего. И вот, как и предсказал Громов, Рагин поплатился за свою философию безразличия, укрывательства от правды жизни. Вывод же должен сделать читатель…
Глава вторая «Исцеление словом»
А вот ещё один, вернее – совсем другой образ врача, который встречается нам в одном из лучших рассказов А.П. Чехова «Случай из практики». Главный герой — Королёв – доктор «от Бога». Это и помогает ему понять, что болезнь Лизы в отсутствии счастья, душевного покоя, что несчастливы и дочь, и её мать – хозяйка фабрики. Мать всю жизнь лечила свою дочь, не жалея средств, приглашая лучших врачей, но всё было напрасно. Богатство не смогло принести счастья и здоровья в эту семью. Из диалога с Лизой доктор понимает, что само богатство и было причиной болезни девушки — вернее, неумение распоряжаться им во благо. И доктор проникается сочувствием к Лизе…
Королёв начинает видеть дьявола в образе фабрики: «…два окна были багровы, и из трубы вместе с дымом изредка выходил огонь». Металлические звуки фабрики также всем своим видом напоминает дьявола и его «обитель». Дьявол – та сила, что создаёт отношения между сильными и слабыми, – и заставляет страдать и тех, и других.
Чтобы излечиться, Лизе необходимо «поскорее оставить пять корпусов и миллион… дьявола, который по ночам смотрит». И благодаря беседе доктора с девушкой, дьявол исчезает. Утром звонят колокола на Церковный Праздник — и жизнь обещает быть такою же радостной. После стольких визитов других врачей Королёв словно возвращает жизнь в это пространство фабрики. Возвращает словом, милосердием, как Святой Целитель. Потому что духовность выше миллионных «вложений» в здоровье…
В заключении, хочется сказать, что человеку должно любить свою работу, особенно, если речь идёт о такой важной профессии, как врач. Это — призвание, а если нет, то вся жизнь -трагедия и для самого человека, и для всех окружающих. Потому что человек в белом халате – это образ, вызывающий безмерное уважение и гордость.
А потому и русская литература показывает нам множество неоднозначных личностей, имеющих профессию врача, одними восхищаясь, других высмеивая или обличая.
Неизменным же остаётся одно – желание помогать, спасать жизни, не быть равнодушным к чужой боли. И помнить о том, что в пять человеческих чувств «не укладывается». Именно это присуще тем, для кого медицина стала призванием всей жизни.
Студент 1 курса, лауреат Всероссийскиго он-лайн конкурса «Новое поколение», участник Межрегионального Конкурса «Алтарь Отечества» Матвеев Иван Дмитриевич
Часть восьмая
«Святость рядом с Вавилоном»
или
«В дорогу с Богом».
Очерк первый. «Рядом с Пречистой и Преподобным»
Нет, не станем мы возвращаться в город падший и царю Новохудоносору. Не станем вспоминать о реках вавилонских, у которых раздавался плач народа израильского, в плен угнанного, от родины оторванного. Рассказ наш о Москве двадцать первого века.
Вокзал, вернее три вокзала рядом со станцией метро, о комсомоле память запечатлевшей. Вспоминается невольно, что для отделки кольцевой станции мозаику в Хотьковой Обители содрали, украли, похитили. Другие слова на ум не приходят. Ради украшения «дворцов подземных» обители святые, память о Преподобном Сергии, о Родителях Святых его разоряли. Этакое «узаконенное» святотатство…
Вокзал в наше время – не самое благостное, мягко говоря, зрелище. Этакая «полоса» отчуждения – «Вавилон», в котором всё «смешалось».
Честно говоря, при взгляде на всё здесь происходящее, никак не приходят на ум изображённые литературой нашей паломники, собравшиеся Преподобному и Родителям его Святым поклониться.
Не вспоминаются даже строки о пассажирах Москвы предвоенной, которых с таким уважением описал Б.Л.Пастернак.
В них не было следов холопства,
Которые кладет нужда,
И новости и неудобства
Они несли как господа.
От «господ» очень мало осталось, а уж тем более от благочестивых паломников. И всё же…
Времена давно изменились – и стали святыни разорённые возрождать и возводить новые. К чему это?! К тому, что в самом здании вокзала Ярославского более десяти лет назад появился островок Святости — построили там удивительную часовню, в честь Преподобного, который Князя на битву с погаными благословлял. И не удивительно, что в честь него. Главный путь отсюда к Обители Преподобного идёт… и ведёт. Так и называлась дорога сия – Троицкая. Вспоминается, как немолодой уже Игумен пешком из Обители в Москву ходил – семьдесят километров…
Образ его, как и другие здесь, наверное, в рост человеческий. Игумен Земли Русской, всех в добрый путь провожающий. Как чаще всего бывает, напротив него — Преподобный Серафим Саровский, в начале века окаянного по повелению самого Царя прославленный.
Два Преподобных, земную жизнь которых почти четыре с половиной века отделяют – а на Образах Святых они почти всегда рядом. Кажется, о них столько сказано, что добавить уже нечего и незачем. Да разве сами имена их не вызывают в душе благоговейный трепет?!
Прославленный по велению Царя – будущего Великомученика, который с Семьёй своей Святою здесь — рядом со Старцем Преподобным Серафимом...
Конечно, не может не быть и Образа всем миром христианским почитаемого Святого. Он скорый помощник и путешествующим, и невинно осуждённым, и тех, кого нищета «за горло» взяла. Связано имя его и с Первым Вселенским Собором – с разоблачением ереси… Конечно же, Святитель Николай.
На заднем плане иконы, наверное, Миры Ликийские – а сам Святой стоит на русском лугу цветущем – там – на родине его – нет такого обилия цветов, такой травы зелёной.
Удивительное, время и пространство пронзающее единство христианское. Святитель Николай, на рубеже третьего и четвёртого веков по земле ходивший, наверное, один из самых «русских» святых, приходящий по молитве народа во все грады и веси. А потому не только в этой часовне на поле русском или русском лугу цветущем стоит почитаемый всеми Святой…
Почти напротив тоже Древний Святой – тоже глубоко в России почитаемый. Как и Святитель Николай, ходил по земле в те времена, когда и Руси никакой не было. Имя его, наверное, тоже и в лихолетие безбожное большинству известно было — Святой Великомученик, Целитель Пантелеймон.
Он тоже нередко на иконе на поле русском стоит — и не только на образах иконописных.
Пантелей-государь ходит по полю,
И цветов и травы ему по пояс,
И все травы пред ним расступаются,
И цветы все ему поклоняются —
написал А.К.Толстой – таким языком, словно слова сии из простого народа русского, из крестьян вышли. А после и песня сложилась…
Здесь Святой Целитель на фоне того «пейзажа», что его при жизни земной окружал.
Впрочем, это совсем не важно. Наверное, образ любого святого с пейзажем позади особенно напоминает о нераздельной связи нашего мира дольнего с Горними Небесами…
Согнали толпы на казнь Великомученика Пантелеймона, чтобы во Христа верить «неповадно было» — да «результат» «обратным» оказался. Многие, взирая на неимоверную силу духовную Мученика за веру, тут же христианами себя называли и смерть за то принимали…
А ещё взирает на всех очами духовными Святая века окаянного – та, что Матронушкой Московской называют. Духовными очами – потому что зрения земного от рождения лишена была – «видя» при том лучше многих зрячих…
Напротив друг друга Глава Небесного Воинства и Архангел, с Благою Вестью к Марии пришедший.
В центре Спас в Силах – Спаситель Воскресший на Небесах в окружении четырёх евангелистов, как всегда, символически изображённых.
Образы, которые ныне в каждом храме присутствуют…
И, конечно, — здесь особенно, не может не быть Образа, являющего Любовь в Триединстве, основу мироздания являющий. В честь Него и создал Преподобный Сергий Обитель Святую, которую со станции видно, когда в город сей приезжаешь.
Вспоминается невольно и богомолье семьи писателя И.С.Шмелёва, в одноимённой повести отражённое – радость встречи с Троицей и с Преподобным.
Вспоминается, и как молодой учитель Сергей Александрович с целым классом десятилетних мальчишек в Лавру на Пасху поехал. Об этом нам старейший звонарь Свято-Даниловой Обители – М.И.Макаров поведал — он тогда одним из тех учеников был.
Сейчас такое, наверное, и представить невозможно – а тогда, до крушения Российской Империи, на Православии зиждущейся, преклонений перед Пресвятой Троицей, почитание Преподобного Сергия и дисциплину держать помогали…
А прежде всего вспоминаются, конечно, слова Преподобного: «Да воззрением на Святую Троицу побеждается страх ненавистной розни мира сего». Слова, сказанные до того, как воплотилась Пресвятая Троица на Образе, великим Андреем Рублёвым написанном.
Если бы помнили об этом всечасно, может быть, и скорбей бы меньше стало…
А Образ Пресвятой Богородицы?! Не может же не быть…
В каждом храме есть Образ Казанский, почти в каждом – Иверский, Владимирский.
А здесь Скоропослушница. Какое имя удивительное! Она все скорби, все чаяния наши «скоро» услышит.
Вспоминается Храм Воскресенья Христова, что в Сокольниках, где поясной Образ Ея Скоропослушница так на Иверский похож – только, конечно, без крови на щеке.
А здесь, как мы уже сказали, все в «полный рост» изображены. Похожий Образ Скоропослушницы в Храме Архистратига Михаила — Храме больничного «города», память о «чудесном докторе» — Н.И.Пирогове хранящего. Скоропослушница! Каждую неделю совершаются пред Образом Сим молебны. И отступают по вере скорби болящих…
В День Памяти Образа Сего рассказал на проповеди батюшка, как был наказан слепотой один из монахов афонских – не внял вразумлению Самой Матери Божией. Но искренне раскаявшись, получил от Самой Пречистой пред Образом Сим исцеление.
На Святой Горе пред Образом Скоропослушница вымолил отец, чтобы бывшая жена разрешила сыну с ним в храм ходить – было это в те годы, когда множество скорбей пережив, вновь воцерковлялась Россия.
Это мы детям так рассказываем, что «разрешила» – на самом же деле позвонила только что с Афона вернувшемуся у бывшая супруга и попросила забрать сына навсегда…
Увидела Пресвятая Богородица, что мальчику этому с отцом лучше будет – и помогла…
В мо́ри жите́йстем обурева́емии,/ треволне́нию подпа́даем страсте́й и искуше́ний./ Пода́ждь у́бо нам, Госпоже́, ру́ку по́мощи, я́коже Петро́ви Сын Твой,/ и ускори́ от бед изба́вити ны, да зове́м Ти: // ра́дуйся, всеблага́я Скоропослу́шнице…
Чем часовня от храма отличается, многие знают, наверное. Как и том, что при Петре Первом, которого многие «антихристом» называли, удар прежде всего именно по часовням пришёлся. Нет здесь алтаря — а значит, нет возможности совершать Литургию и причащать. Но молебны — жаркое молитвенное обращение, иногда до крика изболевшейся, исстрадавшейся души доходящее, — ко Господу, к Матери Его Пресвятой, к любимым народом русских Угодникам Божиим, к Силам Бесплотным каждый день в часовнях совершаются.
Когда-то сказал Е.А.Евтушенко, что несём мы многие ныне «бескрестие» и сгибаемся под ним. Наверное, рядом с вокзалами ощущается это особенно.
Но рассеивается мрак, духота, когда звучат в маленькой Часовне в Честь Игумена Земли Русской, в Честь Преподобного Сергия возведённой, слова горячей, от сердца идущей молитвы…
Очерк второй
«С Молитвой, к Пречистой вознесённой»
Напротив ещё один вокзал – тоже в честь города названный. С городом этим невольно Образ Пречистой, что в каждом храме присутствует, в сознании, в памяти связан. В памяти исторической – генетической, наверное.
Есть в здании Казанского вокзала указатель, гласящий: «Православная часовня». Только не часовня это, а храм, хоть и очень маленький. Конечно же, в Честь Образа Ея Казанского. Тоже в начале века нового, на смену столетия богоборческого пришедшего, возведённый. Хотя в здании вокзала, наверное, правильнее будет — устроенный. Устроенный по Велению Самой Матери Божией…
Здесь удивительно всё – от алтаря до множества маленьких образов – «образков», как сказано в знаменитой песне казачьей, М.Ю.Лермонтовым созданной. Иконы эти, наверное, благочестивые прихожане принесли…
На Царских вратах, как чаще всего и бывает, Образ Благовещенья и хорошо известные символы четырёх евангелистов. Рядом несколько образов небольших Отцов Церкви, Святителя Мирликийского, которого Угодником называют, и Святителей Столицы Православной. Святая Соборность через века и пространство…
А на вратах дьяконских в предстоянии молитвенном пред Господом наш Последний Царь-Мученик, а над ним ангел, венец на главу царскую возлагающий, — Мученический Венец.
Невольно вспоминается Архидиакон Стефан, что чаще всего с ворот дьяконских на молящихся взирает. Его язычники камнями побили. А разве лучше был обезумевший народ, позволивший Церковь Православную ненавидящим, Россию обезглавить. Грустные мысли — и тревожные.
С левой стороны Царь-Великомученик, справа — Образ Святого «Тёзки» — всем миром христианским почитаемого Святителя Николая. Этот образ ещё Можайским называют – и держит Святитель в одной руке Храм, а в другой — меч как символ защиты от супостата.
Микола Микола
Микола святитель
Микола Можайский
святитель Заряйский
морям проходитель
землям исповедник
А знают Миколу
неверные орды
а ставют Миколе
свечи воскояры
а ставют Миколе
кануны медвяны
Ему свету слава
и слава держава
во всю его землю
во всю повселенну
и слава доныне
вовеки аминь.
При взгляде на Образ сей невозможно не вспомнить древний кант, Святителя прославляющий. Кант, не один век на Руси звучащий…
Как и в часовне Преподобного Сергия, смотрят здесь на нас с Образов сам Преподобный, и Святой Старец Саровский, и Святая Московская века окаянного, что зрения телесного от рождения лишена была.
И Великомученики Царственные – они на нас — людей русских ныне почти во всех храмах православных с образа взирают.
За каплю каждую святой пролитой Царской крови
Народ поплыл кровавою рекой –
написал немало скорбей вынесший и в сорок семь лет мир земной оставивший В.Г.Волков. До дня сего «плывём» и понять того не желаем?…
А над ними Святая Петербуржская, что и ныне по земле ходит и спасает попавших в беду. Однажды явилась Старица русским солдатам в Чечне и сказала уйти из казармы. А когда все ушли, взрыв прогремел…
Блаженная, помогающая и девушкам мужа хорошего и найти, и работу потерявшим…
Рядом с ней Образ Соборный — Образ тех, что от веры под плетьми и дулами власти бесноватой не отреклись. И Царственные Великомученики, и Мученики, в Алапаевске живыми в шахту сброшенные, в центре. На царство Самим Господом поставленные – а вокруг них вся Русь многострадальная… Продолжать об этом, наверное, незачем…
И всё же Храм сей Богородичный – Казанский, как в народе говорят. Здесь, кроме Образа Ея, каждому русскому человеку известному, изображение того, как Икона Чудотворная обретена была. Трижды являлась Матерь Божия десятилетней девочке — дочери стрельца, пока не вняли и не откопали в огороде Образ сей, в холст завёрнутый.
И стоит отроковица, держа чудом обретённую Святыню…
Богородичный Храм – оттого на стене — над головами молящихся – напоминания о Ёё приходе в мир, о скорбях и о мира сего оставлении. Зачатие Пресвятой Богородицы – воплощающее великую любовь Святых Родителей Ея – Иоакима и Анны, Рождество Богородицы, Благовещение, Пещера в Вифлееме, Мать, в скорби великой у Креста стоящая, и Успение…
После молитвы пред Образом Ея, после пребывания в этом особом «пространстве» Мира Духовного, кажется, и вокзальная суета уже не раздражает – мысли иным заняты. И душа…
Величаем Тя,/ Пресвятая Дево,/ и чтим образ Твой святый,/ от негоже истекает благодатная помощь// всем, с верою притекающим к нему.
Пресвятая Богородица! Не дай народу русскому снова впасть в беспамятство, вырождением, смертью грозящее! Пресвятая Богородица! Спаси Россию…
Очерк третий «Вхождение в мир духовный…»
Глава первая «С иконостаса на людей взирающие…»
Иконостас Православного Храма – «граница» двух миров, «окно в Царствие Небесное», — как написал слугами антихриста убиенный Философ П.А.Флоренский.
А здесь стал он ещё и «границей», отделяющей шумное пространство вокзальной суеты от устроенного в здании «Пространства» Святости – маленького Храма. Внутри тоже, конечно, иконостас есть – но об этом немного позже…
Святые Лики взирают на всех входящих, проходящих, на поезд спешащих, большинство из которых в спешке и не заметят маленькое «Пространство» Святое — справа от движущихся с багажом лент. Но оно всё равно здесь.
По Милости Божией, канули в Лету времена, когда иконы в столы и в шкафы прятали – но так, чтобы целый иконостас с Царскими Вратами в пространство повседневной суеты смотрел, видеть приходится впервые. Может быть, вразумится кто-то из проходящих с багажом или в здании вокзала служащих…
Итак, на двери, в пространство Храма ведущей, стоит Святая, что незримо по земле ступает, приходя к людям на выручку — а иногда, — чтобы жизнь спасти, как русским солдатам в Чечне. Святая, жизнь и имя которой со Столицей Северной связано. (См. также «Лучик Святости в постсоветском мраке», «Под Покровом Пречистой» и «Во имя Патриарха-Мученика»).
Ксения Петербуржская! Да и как не быть здесь Образу Сему – тем более, что вокзал этот Ленинградский. Совсем рядом с Пространством Святости Преподобного Сергия. Мы уже беседовали в предыдущих главах о Святынях, в зданиях вокзалов устроенных – и очерк этот — в какой-то мере продолжение. А ещё — продолжение… Впрочем, об этом позже. А пока невозможно не подойти к Ликам, в здании вокзала на всех приходящих взирающим.
Христос, Матерь Божия – Образ Ея Казанский — да где же нет Образа Спасителя, что В Силах, где же нет Образа Казанского Матери Его Пречистой?! А напротив — через Площадь – в здании Казанского вокзала маленький Храм в честь Образа Казанского.
(См. предыдущую главу)
Святитель – Угодник и Скорый Помощник, тоже людям не раз являвшийся — и благочестивому купцу, что был на грани разорения, и заблудившейся, чуть в болоте не утонувшей крестьянке, которую из чащи вывел, явившись в образе мужика на телеге. И в годы Великой Отечественной войны над рельсами, показав, что они заминированы…
Один из самых любимых святых всего Мира Христианского — Святитель Николай Мирликийский.
И разве есть храм, в котором не взирает на прихожан Угодник Божий Николай – и чаще всего с нескольких образов?! …
А вот этого Святого знают, наверное, не все … Он свиток в руках держит, на котором написано: «Пройдёт гроза на Русскою Землёю». Слова эти – начало стихотворения…
Пройдет гроза над Русскою землею,
Народу русскому Господь грехи простит
И крест святой Божественной красою
На храмах Божиих вновь ярко заблестит.
И звон колоколов всю нашу Русь Святую
От сна греховного к спасенью пробудит,
Открыты будут вновь обители святые,
И вера в Бога всех соединит.
Кажется, написаны строки эти во времена тяжёлые, скорбные, когда над Отечеством нашим тучи войны собирались. Да, войны — только с врагом, что много хуже, свирепее, любого из иноземных завоевателей, на Русь нападавших – потому что имя ему – антихрист – потому что небрежением людей русских, веру утративших, пришёл он к власти и стал Святыни Русские уничтожать – и людей русских, от веры не отрекшихся…
А эти – преисполненные непоколебимой верою и готовностью на жертву строки созданы в окаянном 1939 году — да разве дата эта объяснения требует?! Созданы они Исповедником, чьё имя означает «огненный». Исповедником, пережившим крысиный карцер на Соловках, чудом с аэроплана не упавшим, чуть живым не похороненным. Исповедником, дожившим до отстранение от власти богоборца Хрущёва – в том числе – за «перегибы» по отношению к Церкви.
Святому принадлежат слова песни, что с небольшими изменениями народной стала:
Ночью безмолвные зрители —
Звездочки смотрят с небес;
Тихо, вокруг от обители
Дремлет Дивеевский лес…
Келия там одинокая,
В ней Серафим обитал;
Знала лишь пустынь далекая
Подвиг, что он совершал.
Зовут Святого Серафим Вырицкий – ныне Образ его стал зримо во многих храмах появляться – и в двух Петропавловских, и в Преображенском – все неподалёку. Не хочется каждый раз о главной трагедии вспоминать — да взирающее на нас с образов Новомученики и Исповедники скорбное напоминание собою являют. И рану кровоточащую — ещё на многие годы.
И уж если вспомнили мы стихотворение Исповедника Земли Русской, то невольно и эти строки Священника В. Забрудного на память приходят:
В прежнее время порой надвигались
Злые тевтоны на нас,
Тайно и явно они добивались
Русь уничтожить не раз.
Послано Богом нам вновь испытанье,
Тяжкое бремя невзгод,
В этом суровом горниле страданья
Должен окрепнуть народ…
Должен он Церковь и Родину смело
Грудью своей защитить,
Ради великого русского дела
Жизни своей не щадить.
Время под братской хоругвью сплотиться,
Выступить против врага
Всем, в чьей душе вера в Бога хранится,
Всем, кому Русь дорога.
В братской любви и святом единеньи
Наших успехов залог,
С ними не страшны врагов ухищренья,
В правде поможет нам Бог!
А это — в 1937… Тоже ясным становится, какие посланы испытания и об ухищрениях какого врага речь идёт… А Бог во все времена в правде поможет…
Мы же возвратимся к удивительному иконостасу. О Святых Угодниках, о Силах Бесплотных уж сказано-пересказано – да как же иначе? Знает каждый верующий, и что на Вратах Царских Благовещенье Пресвятой Богородицы пишется, а с Ним Создатели Канонического Четвероевангелия, или Подарившие Слова Главной Службы Православной, что уже более полутора тысяч лет во всех храмах читаются. Бывает и «исключение», но не о Царских Вратах сейчас беседа. (См. также «Северо-восток, дорогу к Храму нашедший» или «Родники Русской Святости» и «Под Покровом Пречистой»). Здесь рядом с Деисусом стоят, времена земные соединяя, Апостолы Первоверховные и Отцы Церкви, Литургию создавшие. С одной стороны Апостол Павел и Святитель Иоанн Златоуст, с другой — Апостол Пётр и Василий Великий.
На Образах Иконописных, как всем известно, земного времени и пространства нет, а здесь явлена ещё и духовная преемственность – тех, кто вместе со Спасителем по земле ступал с теми, что через несколько веков, получив благословение Самого Создателя, создали боговдохновенный, к Небесам восходящий текст Главной Службе Православной, что означает «общую молитву» — живых с усопшими, с теми, кто с Небес на нас смотрит…
А в сам Храм войдём, и скажем, в честь кого устроено это маленькое «Пространство» Святости в стенах Ленинградского вокзала, в следующей главе…
Глава вторая «О Любимом Святителе …»
Итак, войдём с благоговением и молитвой…
Прежде всего скажем, наконец, о том, о чём ранее умолчали. Сие «пространство» Святости в честь Святителя Мирликийского Николая устроено. А потому стал очерк словно «продолжением» беседы о Святынях в зданиях вокзалов и о самом Святителе, без которого жизнь русского человека представить невозможно. (См. также «Как хорошо со Святителем рядом» и «На страже Правды и Справедливости»).
Если вспомнить о «пространствах» Святых в зданиях вокзалов, что рядом или что через площадь, то Храм Святителя Николая устроен был несколько позже – сначала часовня, а лет через пять она храмом стала. Будем надеяться, все знают отличие – в храме алтарь есть – потому возможно Таинства совершать.
Только если приходит человек с бедою, с болью своею — и к Святому, словно, к близкому человеку, что старше и мудрее, в молитве взывает, то это уже неважно…
Есть такой проект замечательный «С Богом в дорогу» — проект по устроению «пространств» Святых в зданиях вокзалов – рядом с «вавилонской» неразберихой -потому что нас слишком долго «без Бога» жить заставляли. Мы уже как-то беседовали о том, «сравнивая» пассажиров до главной трагедии русской и нынешних. (См. также «Святость рядом с Вавилоном» Ч.1).
А Святитель Николай – ещё и Покровитель путешествующих – об этом Житие рассказывает. Это – лишь напоминание – нельзя же на самом деле представить молитвенное обращение к Святому чем-то наподобие лекарства при определённом диагнозе. Любая молитва прежде всех к Творцу Неба и земли обращена…
Возвратимся же от размышлений о Святости в «пространство» Святителя Мирликийского. Здесь, как часто бывает, два Образа Любимого Святого. Один – на Иконостасе – Святитель в полный рост — на земле стоящий, как в Часовне, что в здании соседнего вокзала. (См. также «Святость рядом с Вавилоном» Ч.1).
Другой Образ поясной. Очевидно, благочестивый урядник, из мира духовного на помощь Дариньке пришедший, остановивший девушку, когда хотела она с Большого Каменного Моста в отчаянии броситься — в повести «Пути Небесные» был именно на этот Образ похож. (И.С.Шмелёв «Пути Небесные»). Мы, говоря о Святителе, не раз уже вспоминали замечательную эту историю. Она в который раз напоминает о великом почитании Угодника Божия Николая, даже теми, кто черту закона и нравственности перешёл — потому что, как только заступал пожилой урядник на дежурство, лихие люди район этот стороной обходили. Видимо, для многих современников наших это выше понимания – потому просто знать бы неплохо.
А ещё, быть может, показал истинно русский, православный писатель Святого Неявленного – а, может быть, явился в образе урядника сам Святитель Николай – приходил же он на помощь в образе мужика на телеге. Это — ещё один пример, ещё одно напоминание о том, что не всё разуму человеческому вместить и тем более – объяснить можно. О том и размышляет писатель устами – вернее – «мыслями» одного из главных героев. И все размышления в этой главе «вокруг» Святителя Николая – размышления простых, русских людей, в полицейском участке служащих, знающих все храмы Никольские в Москве.
К сожалению, некоторые, если не многие, в зданиях вокзалов работающие, — не только Ленинградского — в «пространство» Святынь ни разу не заходили…
Неплохо бы нам, людям современным, хоть немного — по мере сил и разумения постараться хоть что-то понять – хоть малую часть того, чем благочестивые предки наши дорожили, и не допустить повторения ошибок отступивших – оступившихся. Святые, с образов на нас взирающие, о том напоминают и побуждают задуматься…
Правило веры и образ кротости,/ воздержания учителя/ яви́ тя стаду твоему́/ яже вещей истина;/ сего́ ради стяжал еси́ смирением высокая,/ нищетою богатая./ Отче священноначальниче Николае,/ моли́ Христа́ Бога// спастися душам нашим…
А про другие Образы Святые – в следующей главе…
Глава третья «Благословение в путь…»
На иконостасе Образ Христа — не Спас Нерукотворный или в Силах, или на Престоле. Не Благое Молчание или Недрёманое Око. Даже не Образ в белом хитоне, Священномучеником Серафимом созданный. Спаситель здесь, как и Святитель Николай, в полный рост и на земле стоит, а над Ним Силы Бесплотные цвета Божественных Энергий. Так обычно Святых пишут, а здесь – Самого Христа. Он же по земле ходил среди людей — и русский народ Святое Евангелие через душу русскую, через русское сознание «пропустил» и своим – «русским» сделал.
Вспоминаются невольно великие полотна М.В.Нестерова, на которых у Распятия стоят люди русские, среди которых известные писатели, народ пред Самим Спасителем на коленях — на русском снегу, Крестный Ход всех сословий, впереди которых Сам Христос — позже на оклад Спаса Нерукотворного заменённый — и не только. И, конечно, приходят на ум есенинские строки: «Шёл Христос пытать людей в любови…»
А Матерь Божия на Образе, что пред входом в Алтарь, стоит на облаке. Так изображают Благодатное Небо – Покровительницу в космические полёты отправляющихся, Образ от Святого Острова Валаам Имя получивший, или тоже с прекрасным Именем — Дарующая. На облаке стоящая и на землю смотрящая, чтобы помочь, вразумить, остановить на краю пропасти. «Временно наказующая и вечно милующая», — поётся в Акафисте пред Иконою Песчанскою. Да всё равно – слова эти о Самой Пречистой…
Справа смотрят на приходящих с любовью и словно с вопросом немым во взглядах Царственные Великомученики. Вопросом о том, что значат для каждого из нас вера, любовь и Отечество…
Рядом та, о которой столько раз беседовали. Слепая физически и прочески «зрящая» духовно. Святая века двадцатого, к которой поток страждущих и при жизни стремился, и после кончины её устремляется – к мощам в Покровский Монастырь. Матронушка Московская на фоне Столицы – её чаще всего именно так изображают. (См. также «Святость рядом с Вавилоном» и «Лучик Святости в постсоветском мраке»).
А рядом бумажная Икона Святой из Северной Столицы, Подвиг Юродства принявшей. Образ её, как мы помним, на двери в Храм написан. Святая Блаженная Ксения Петербуржская – Ксеньюшка, стольким людям помогавшая во время земной жизни и после кончины на помощь приходящая. Мы уже в самом начале о ней говорили. И не только в этом очерке. Наверное, не только бумажной Иконе её быть здесь должно…
Вот и всё, наверное, что рассказать хотелось – не впервые же.
В здании Ленинградского вокзала, справа от ленты, по которой багаж движется, смотрят на всех с иконостаса Спаситель, Матерь Его Пречистая и Прославленные Святые.
Неужели когда-то была здесь пустота, как и в двух вокзалах, что рядом?!
Когда-то предки наши, в дальний путь отправляясь, молились и благословение на путь брали. А после главной беды русской превратились вокзалы лишь в «вавилонскую» суету.
Ныне же словно возрождается благословение — словно безмолвно напутствуют пассажиров Сам Христос, Сама Матерь Божия и Святые Прославленные, с Ликов взирая. «В дорогу с Богом»…
Святые Земли Русской. Помогите, чтобы не сбились люди русские с пути — с праведного пути жизни.
Очерк четвёртый «Святая века окаянного»
Глава первая
«Маленькое «пространство» горячей молитвы».
Святая Матронушка Московская – от рождения незрячая и сердцем верующим лучше многих зрячих видевшая. Отчего о ней именно сейчас вспомнили?! Да оттого, что часовенка её в здании вокзала Курского устроена. Устроена, как мы уже говорили, Промыслом Божием и Промыслом Матери Его Пречистой. Маленькое «пространство» горячей молитвы.
Где Матронушка, там, конечно, и Образ Пречистой, что Взысканием Погибших величают. По просьбе Святой собирали селяне всем миром пожертвования на написание Образа Сего в их Храме Успенском. И не приняла Матерь Божия рубля и копейки от сердцем нечистых.
Взыскание погибших именуется — не только душ на поле брани убиенных, но и – а, может быть, прежде всего – душ, в страстях греховных погибающих. Душ, отмолить которые под силу только Самой Матери Божией и Святым Избранным – таким, как слепая Старица Блаженная.
«Человек человека скорёжит — Бог поможет. Бог скорёжит — никто не поможет», — знаменитые слова Святой, ныне, кажется, многими забытые…
К Блаженной Старице мы очень скоро возвратимся, конечно.
А пока обратимся к Образу Пречистой. При взгляде на него вспоминается невольно, что Храм в честь Образа Взыскание Погибших совсем недавно возвели там, где когда-то каторжан в Сибирь гнали. На тракте Владимирском, что ныне безликим шоссе Энтузиастов зовут. Сколько же душ погибающих здесь за всё время пребывало!
А ещё вспоминается невольно Святыня Университета Плехановского, где к Образу Сему сначала по высокой лестнице подняться надо…
И Храм «Всея ВДВ» — Благовещенский, что в Сокольниках, где спасённый Крест с разорённого сербского храма пребывает.
И Подворье Свято-Данилова Монастыря, что в Измайлове, где на иконе Блаженная Старица держит в руках Образ Взыскание Погибших.
Да, наверное, почти в каждом храме православном есть Образ Сей...
Блаженная Матронушка… Здесь три образа её – в центре с житием, ещё один рядом – совсем небольшой — и напротив – бисером вышитый.
Кроме жития Святой Старицы – прозревшего духовно милиционера, отказавшегося арестовывать Блаженную Матронушку, исцеления бесноватой, отражён здесь ещё и сонм — Собор Святых Града Царственного Москвы. Какое высокое предназначение Столицы нашей Православной и нас, здесь родившихся и живущих! И забывать нам о том не пристало.
Вспоминается и Храм с византийским куполом в честь Святых Московских, что в Бибирево. Там тоже Образ Старицы Блаженной рядом с Матерью Божией – Образом Ея, о душах погибающих «говорящим»…
«Все, все приходите ко мне и рассказывайте, как живой, о своих скорбях, я буду вас видеть, и слышать, и помогать вам», — сказала незадолго до оставления мира сего немало скорбей претерпевшая Святая.
Оттого предстаёт ещё в памяти Покровский Монастырь с нескончаемым людским потоком к мощам и к огромной иконе, что снаружи храма. Да он совсем недалеко отсюда.
А ещё Даниловское кладбище…
Отчего сегодня столько воспоминаний?! Оттого, что очерки о святынях в зданиях вокзальных устроенных, постепенно к логическому завершению приближаются…
Глава вторая «Рядом с Пречистой и Упованием Ея».
В этом маленьком «пространстве» молитвы есть, конечно, и Образ Спасителя — Спас в Силах в окружении Сил Бесплотных, и Образ Вечного Триединства. И Северной Столицы Упование – Блаженная Ксения, на помощь страждущим приходящая – вспомнить хотя бы спасённых от взрыва русских солдат в Чечне…
А у самого входа приходящих встречают особо почитаемые народом русским Святые, с разницей в десять с половиной веков по земле ходившие. Святитель Мирликийский — Угодник, Чудотворец и Преподобный Радонежский – Игумен Земли Русской.
Оба на фоне тех мест изображены, где в мир земной пришли и по земле ступали. За Святителем Мирликийским море и горы, а Чудотворец Радонежский на цветущем лугу стоит. Мы уже говорили, что сие – один из самых ярких примеров соединения мира горнего и дольнего, как и цветы рядом с образами святыми.
А над головами молящихся некое подобие Праздничного ряда иконостаса…
Люди пришли сюда за молитвой…
И вдруг в зале по соседству зазвучали «блатные» аккорды гитары и полилось невразумительное «пение» — не очень слово сие подходит, если вспомнить великую роль песни для Руси, для России…
Вот и снова вспоминается – то, как в годы окаянные у источников святых в дни Праздников Двунадесятых или дней Памяти Чудотворных Икон Ея, Памяти Избранных Святых нарочно громко звучали «песни новой религии», пытаясь пение молитвенное заглушить. Как «стыдили» активисты комсомольские «отсталых и несознательных».
В книгах о том читали – и дай Господь, чтобы никогда не привелось увидеть, чтобы никогда не повторилось святотатство!…
Нет, этот «певец» «пропаганду антирелигиозную» не проводил – кажется, просто зелья перебрал – и мало о чём задумывался. А после «пленять своим искусством свет» ко входу в здание вокзала переместился…
А ещё попался на пути к Святыне один из тех, что ради рекламы никаким бесстыдством не «пренебрегает»…
Что же – очевидно, искушения на пути хороших мыслей и дел встречаются… и ими преодолеваются…
Глава третья «Путь со святынями рядом».
Маленькое пространство молитвы в здании Курского вокзала. И потому просто невозможно не вспомнить о святынях, многие из которых недавно «выросли» или возродились у станций…
Название, словно насмешка, ныне звучащее — «Площадь Ильича». Напоминание о силой насаждаемом неоязычестве – ведь всё это ещё совсем недавно было…
Но рядом со станцией возвышается Святыня в честь Священномученика века окаянного Василия Лубянского (Проферансова). Сколько таких власть антихриста уничтожила! И историческую Лубянку в одно из лобных мест превратила…
А если в другую сторону направиться, то окажешься около того Места, на котором незадолго до кончины своей наставлял Преподобный Сергий одного из любимых учеников своих — Андроника Московского – «Смиренного Андроника», как назвал его один из писателей. Ныне здесь Часовня «Проща» — от слова «прощаться». Маленькое «Пространство» Святости среди многочисленных «нагромождений» цивилизации, среди беспорядочного «урбанистического пейзажа». Может быть, Часовенка сия, как и многие ныне, тоже храмом-часовней станет.
А имя Игумена Земли Русской вся эта улица огромная носит. И ведёт она к Храму цвета небесного – в честь Чудотворца Радонежского. А напротив — возведённый Святым Андроником по благословению Учителя его Монастырь. Мы его из окон электрички видим.
Ныне здесь Музей Древнерусского Искусства, носящий имя Иконописца Святого, Зримый Образ Троицы явившего. Музей, во всём мире известный.
Даровал его, словно милостыню «с плеча барского», «вождь народов» в год восьмисотлетия Москвы. И стали учёные правдами и неправдами свозить сюда ценности духовные, ценности исторические во спасение от слуг антихриста…
Нет ныне самого Монастыря, и колокольню лишь на старинных изображениях увидеть можно — но возносятся молитвы в удивительном древнерусском Храме Спаса Нерукотворного. Нет внутри его столь привычной росписи на стенах – и, кажется, здесь её и не надо вовсе. Иные в Храме «пространство», «измерение», иная, если угодно «реальность» — и земных слов для отражения её нет, наверное…
Место, тремя именами освящённое – Самого Преподобного, Ученика его и Монаха — Иконописца. А рядом «Площадь Ильича» — одна из чудовищных «реалий» пространства постсоветского. Быть может, название сие, словно «оспинка» на руке, ради спасения всего «тела» Столицы, да и всей России от страшной болезни безбожия оставленная. Чтобы не забывали, не «расслаблялись» духовно…
Господи, помоги, чтобы никогда не повторилась в России «эпидемия» повального богохульства, святотатства, «озверения»…
Мы же путь свой продолжаем…
Высится Святыня цвета бирюзы рядом со станцией Карачарово — в честь Троицы Живоначальной. А недалеко от Чухлинки маленький деревянный, очень «трогательный» Храм в честь Святого Адмирала. Святыня сия со временем — «вырастет».
Среди друг на друга похожих домов возникает вдруг Образ Града Небесного — рядом со станцией Новогиреево. Храм, сияющая белизна которого словно разгоняет мрак одного из самых «безбожных» «пространств» Столицы. Напоминание о том Дне Великом, когда трёхлетняя Мария, как взрослая, взошла по высоким ступеням Храма Иерусалимского. Взошла для того, чтобы через Неё Спасение миру явилось.
И, конечно же, о Родителях Святых Её напоминание. Честное слово, есть, чему у них поучиться миру нашему, за прогрессом безоглядно погнавшемуся…
Какое красивое, благозвучное имя – Николо-Архангельский! Память о почитаемом всем миром христианским Святом Угоднике, Чудотворце, Скором Помощнике и путешествующим, и невинно осуждённым, и нищетою за горло взятым. И о Главе Воинства Небесного, врагу рода человеческого противостоящего – в честь того, кто «Богу подобен».
Вроде бы совсем рядом – а подойти, как оказывается, совсем не просто – словно в пространство «иное» входишь. Небесно-голубой Храм около станции, имя Святого Епископа Мирликийского носящей…
А вот рядом с «вечной», кажется, стройкой Святыня цвета огня, с золотом соединённого, около Салтыковки. Храм в честь Пречистой возведён – в честь Образа Ея Почаевского. Напоминание о чуде – когда явилась Матерь Божия пастухам — и следочек Её на горе остался. На Иконе Богородица с Божественным Младенцем над облаком, а внизу вершина горы со следочком…
Почаевская Лавра – один из «оазисов» Истинной Веры Православной в обезумевшем, озверевшем государстве…
Рядом с Храмом Почаевским в Салтыковке памятная доска, Святым Новомученикам Балашихинским посвящённая. Среди Собора их и дед настоятеля Храмов Бутовских – Священномученик Владимир, и Косинский Святой Николай, которому не «простили» приспешники дьявола дара целительного, и множество других, жизнь за веру Христову отдавших. Благодаря таким, как они, от Христа в мучениях не отрекшимся, ныне поруганные, порушенные святыни возрождаются. День Памяти Мученического Подвига их — первое воскресенье по Воздвижении.
Святые Новомученики Балашихинские молите Бога о нас! …
Вот теперь можно и возвратиться – в здание Курского вокзала, где Промыслом Божием маленькое «пространство» горячей молитвы устроено…
Вместо завершения «За дверями маленького «пространства» молитвы горячей».
Теперь кажется, всё… Осталось лишь вспомнить, с какой теплотою отзываются в Часовенке трудящиеся о батюшке, который приезжает сюда из Храма Преображения, что в Балашихе. (Какого именно, не знаю – в честь Праздника Сего в городе несколько святынь возведено).
А ещё о «пространстве», что рядом, — и вовсе не о «певце». В зале — около Часовни Матронушки на стене репродукции великих полотен – такое в здании вокзала увидишь нечасто.
Здесь и «Видение отроку Варфоломею» М.В.Нестерова, и «Крещение Руси» В.М.Васнецова, и «явление Христа народу» А.А.Иванова. А ещё несколько одухотворённых пейзажей русских, на которых всё мироздание словно тоже в молитве пребывает.
Весь день из рук не выпускав пилы,
Вдали соблазнов суетного мира,
Простой чернец, без церкви и без клира,
Молюсь в лесу, среди туманной мглы.
Заря зажгла сосновые стволы,
Запахло земляникой; стало сыро…
Звучи, звучи, вечерняя стихира
Под тихое жужжание пчелы.
Ветха фелонь, чуть тлеет ладан скудный.
Вдали сияют ризой изумрудной
Луга в благоухающих цветах,
Мой храм наполнен медом и смолою.
Пречистая! Склонившись к аналою,
К тебе взывает юноша-монах.
Кажется, эти строки С.М. Соловьёва о Преподобном Сергии более всех отражают на полотнах зримое. А полотна великих живописцев русских о том напоминают, что истинное искусство от молитвы души русской неотделимо. О том, что рождается всё великое там, «где проносятся веяние Духа Божьего», как сказал почти век назад русский мыслитель И.А.Ильин. И, наверное, боговдохновенная живопись рядом с этим маленьким «пространством» горячей молитвы – зримое того воплощение.
А нам остаётся сказать напоследок известные всем слова: «Русь Святая храни веру православную в ней же тебе утверждение».
Во всех гранях нашего земного бытия.
Послесловие «Свет семи икон».
Глава первая «разумению научающий».
Не было замысла послесловие писать – да вот встреча нечаянная. И не рассказать невозможно…
Беседа наша о святынях, в начале века среди вокзальной суеты Промыслом Божием устроенных. Преподобный времён освобождения Руси от ига поганых, Милость Пречистой, в Образе Чудотворном через два века в Казани явленная, Святая века окаянного…
А здесь – на третьем этаже здания Савёловского вокзала — маленькая часовня о Святом первых веков христианских напоминает – времён, когда Руси нашей ещё и в помине не было.
Только стали древние святые для нас не менее почитаемыми, любимыми – не менее «русскими», если угодно.
Он в простой шапочке пастушьей на троне. Один из Отцов Церкви, всем миром христианским почитаемый – и пастухами, и царями. Это он на Первом Соборе Вселенском Триединство Божества в образе зримом явил. Из кирпича, что был в руке Святого, вода вылилась, пламя вознеслось, а песок на ладони остался…
А в другой руке Святителя Евангелие…
Опоздал Святой на корабль, что в Никею шёл – и тогда, помолившись, положил на воду мантию свою – и поплыл на Собор Вселенский…
После паломничества к мощам Святителя Н.В.Гоголь перестал про «нечистую силу» писать, а создал знаменитую пьесу, по его же словам, о Суде Божием, нелицеприятном, который обмануть, «подкупить» не получится, и о «городе души»…
Ныне Образ Отца Церкви четвёртого века почти – если не во всех – святынях Столицы нашей пребывает. (Да и не только, наверное). И в Храме Словущего, что недалеко от Московской Консерватории, и в самой древней Обители Московской – рядом с Благоверным Князем Даниилом.
Имя Святого – Спиридон Тримифунтский. В честь него в здании Савёловского вокзала и устроено Промыслом Божием маленькое пространство молитвы…
Глава вторая «Маленькое пространство Святости».
В этом крошечном пространстве, для молитвы устроенном, семь образов святых – неслучайно, наверное, именно семь.
В центре Спаситель во Втором Пришествии со Священным Писанием в руке – а в Нимбе Его Крест. Напротив – у входа Главный Образ Праздничный – напоминание о Дне Великом, в который смерть была Крестом Христовым побеждена.
Рядом с Христом, как обычно, с левой стороны, Матерь Его Пречистая. Сей Образ Ея нечасто встретить можно – Киккская или Милостивая – Главная Святыня Кипра. В одеянии Матери Божией словно слились привычный для русской иконографии цвет бордовый и, как написал князь-философ Е.Н.Трубецкой, «золото полуденного солнца» — Свет, который от Самого Божества исходит, каким нередко одеяние Спасителя пишут.
Вспоминается невольно и другой Образ Ея — Неугасимая Свеча Света Невещественного, что в Храме вознесения на Гороховом поле…
С правой стороны Образ Святителя, который вместе со Святым Спиридоном на том самом Соборе пребывал. Самый, наверное, всем миром христианским почитаемый.
Обличил Святой ересь арианскую и страдания претерпел за то, что дал ересиарху пощёчину…
Милосердный, не раз от беды людей спасавших, наследство нищим раздававший, не стерпел клеветы на Сына Божьего. И гнев его праведный богоугодным оказался.
Сам Христос и Матерь Божия явились во сне наказавшим Святителя и вразумили их. Сие на многих иконах Святого изображено.
Оттого и возносят к нему молитвы о суде праведном – даже на территории Мосгорсуда – в часовне.
Наверное, нет ни храма, ни самой маленькой часовни, где бы не было образов Святителя сего – а то и нескольких. Святого Николая — Епископа Мирликийского – скорого помощника и путешествующим, и в «лапах» нищеты оказавшимся, и невинно осуждённым или к суду прибегать вынужденным.
А вообще, о суде праведном молитву к обоим Святителям возносят…
На правой стене образ Святой окаянного века двадцатого, о которой мы уже немало говорили. О той, что глаз телесных лишённая, сердцем верующим лучше многих «зрячих» видела. Как мы помним, в честь неё молитвенное пространство в здании Курского вокзала устроено…
А центре Святцы февраля – наступит март – и Святцы марта будут…
Свет семи икон – вообще-то их девять. Просто Силы Бесплотные — Глава Небесного Воинства и Марии Благую Весть Принесший, словно Стражи на вратах сего маленького пространства Святости…
Площадь рядом с Савёловским вокзалом — место далеко не самое в Столице нашей Православной благодатное. Окинув его взором, не увидишь рядом Креста, над районом вознёсшегося…
И вот, сквозь серую мглу просиявший, возникает Образ Святителя, миру христианскому тайну Триединого Божества открывший…
Святителю Отче Спиридоне! Моли Бога о нас – о нашем вразумлении духовном.
Все Святые! Молите Бога о нас. Об Отечестве нашем…
(Данная работа в 2022 году получила первое место на Межрегиональном Конкурсе «Алтарь Отечества» в номинации «Литературное творчество»)
Преподаватель 1 категории, член Российского союза писателей, финалист Международного Конкурса «Радоница», участница сборника «Тропа к духовным родникам» при Международном союзе писателей им. Св.Кирилла и Мефодия, лауреат V Международного Конкурса «Славянское слово», лаурет Межрегионального конкурса «Алтарь Отечества» разных лет, финалист Межрегионального конкурса «Есть только музыка одна» — Гайкова Нина Николаевна.
